Разговорный жанр
Шрифт:
Зайцев оказался прав – предсмертный крик девушки, кажется, навсегда вошел в его сознание. Ксенофонтов несколько раз просыпался от этого крика, а кончилось тем, что он, на ощупь пройдя в прихожую, закрыл входную дверь еще на один замок, столом подпер дверь на балкон и только тогда смог заснуть.
А дальше Ксенофонтов повел себя столь странным образом, что редактор усомнился в его какой-либо полезности для газеты. Подперев ладонями подбородок, он сидел за своим столом, и взгляд его, отсутствующий и затуманенный, говорил, что обдумывает он вовсе не название статьи о несчастных коммунальщиках. Поначалу редактор решил, что Ксенофонтову нужно встряхнуться, каждому журналисту нужно время от времени встряхнуться, чтобы освободиться от всех тех глупостей, которыми пропитываешься
Первое время-Зайцев тревожил его телефонными звонками, напоминал о своих надеждах на него и даже льстил, что уж совсем не было похоже на следователя. Дело дошло до того, что он пригласил Ксенофонтова на пиво, а тот отказался, сославшись на занятость, через минуту свой отказ объяснил недомоганием, а когда Зайцев, забеспокоившись, сам приехал к нему домой, дома никого не оказалось.
В редакции заметили еще одну особенность: Ксенофонтов, который никогда не интересовался библиотекой, теперь часами просиживал в маленькой полуподвальной комнатке и читал… Что, вы думаете, он читал? Газеты. Дело в том, что в редакцию приходили едва ли не все областные газеты – точь-в-точь такие же, как и ксенофонтовская, и чем там можно было интересоваться… Уму непостижимо. Библиотекарша, сухонькая женщина, бдительная до чрезвычайности, уверенная в том, что в библиотеку приходят для того лишь, чтобы стащить книгу или вырезать из газетной подшивки статьи о пришельцах, народной медицине или экстрасенсах, поначалу к Ксенофонтову отнеслась с привычной настороженностью, но, ни разу не увидев в его руках лезвия, успокоилась. А Ксенофонтов продолжал листать газеты. Что он в них искал, что находил, чем привлекали его безудержно скучные полосы, понять никто не мог.
Однажды редактор не выдержал и, найдя его в каморке за очередной подшивкой, подсел, помолчал и спросил тихим голосом:
– И сколько это будет еще продолжаться?
– Два дня, может быть, три, – ответил Ксенофонтов.
– Хорошо, – кивнул редактор. – Неделю я, пожалуй, потерплю. Но не больше.
– Договорились, – ответил Ксенофонтов, не отрывая взгляда от последней страницы, где публиковались объявления, брачные призывы, телевизионные программы, спортивные и культурные новости.
Как-то раз он позвонил Зайцеву прямо из библиотеки.
– Слушай, старик… Эти Саша и Вова больше нигде не наследили?
– Пока нет. Но ждем. Такие не останавливаются.
– Я знаю.
– Да, кстати… Редактор звонил моему начальнику, спрашивал, не мы ли поручили тебе какое дело… Говорил, что из газеты тебя пора гнать.
– Я знаю, – повторил Ксенофонтов и положил трубку.
А когда Зайцев опять пришел к нему вечером, Ксенофонтова дома не оказалось. Не застал его Зайцев и рано утром, из чего сделал вывод, что тот дома не ночевал. Однако в редакции он был вовремя, и взгляд его уже не казался таким отсутствующим. Он даже заметил редактора и поздоровался с ним. У профсоюзного организатора Ирочки попросил материальную помощь в пятьдесят рублей, поскольку, сказал, крепко поиздержался. Деньги ему выписали, и Ксенофонтов вообще расцвел, сделавшись почти прежним. Он даже позвонил Зайцеву.
– Давно тебя не видел, старик! Как поживаешь?
– Да так… Ничего… Ковыряюсь помаленьку.
– Какие новости?
– Печальные. Две недели в холодильнике стояла бутылка пива – тебя дожидалась. Не дождалась.
– Жаль, – вздохнул Ксенофонтов. – Я вот что подумал, Зайцев, – неправильно мы живем. Так нельзя. Жизнь катится мимо, а мы, вместо того чтобы знакомиться с девушками, угощать мороженым, дарить цветы и ловить их улыбки, занимаемся черт знает чем! Давай встряхнемся,
– Очень было бы любопытно, – суховато ответил следователь.
– Значит, так… У нее должны быть светлые волосы, шалые глаза, а в глазах восторг и преклонение…
– Естественно, перед тобой?
– Естественно. Так что? Принимаешь предложение? Принимай, Зайцев. Пришло время.
– Ты хочешь сказать… – Голос Зайцева дрогнул.
– Да! Именно это я и хочу сказать. Ты берешь машину с полным баком горючего, начальник тебе позволит… Ты ведь редко просишь у него машину, верно? Позволит. Если у тебя есть пара хороших ребят, крепеньких таких… Можешь и их прихватить. А там смотри… Это зависит от твоих намерений. И еще…
Ксенофонтов недоуменно посмотрел на трубку, из которой неслись частые гудки отбоя. Через пятнадцать минут дверь резко распахнулась и вошел Зайцев. Он был бледен, решителен, но все-таки в глазах его, в выражении лица чувствовалась какая-то неуверенность, он словно боялся поверить в подарок, о котором долго мечтал и который ему пообещали. А Ксенофонтов с легкомысленным равнодушием кивнул ему, показал на кресло, дескать, садись, отдыхай. А сам продолжал говорить по телефону о каких-то пустяках, единственное, что понял Зайцев, – Ксенофонтов болтает с девушкой, что девушка польщена и не прочь продлить разговор. А когда Зайцев услышал, что Ксенофонтов просит два билета на сегодняшний вечер, он сразу сник и у губ его пролегли две горькие складки.
– Машина есть? – беззаботно спросил Ксенофонтов, положив трубку.
– Есть. – Зайцев шевельнул желваками, чтобы не сказать лишнего.
– Порядок! – Ксенофонтов поднялся, набросил пиджак, висевший на спинке стула, и широко шагнул к двери. Оглянулся на Зайцева, оставшегося в кресле. – Так едем?
– Куда?
– На концерт. Скажи честно, ты давно был хоть на каком-нибудь захудалом концерте?
– По-моему, я на них никогда и не был.
– Не переживай, наверстаем! – И было что-то такое в уверенном голосе друга, что смертельно усталый следователь поднялся и послушно побрел к двери.
Черная «Волга» стояла у подъезда. Рядом с водителем сидел действительно крепкий парнишка. Увидев Зайцева, он хотел было перейти на заднее сиденье, но тот его остановил и вместе с Ксенофонтовым расположился сзади.
Через два часа они въехали в соседний город. Ксенофонтов уверенно показывал дорогу, и вскоре машина остановилась на оживленной площади – в филармонии скоро должен был начаться концерт.
– Вперед! – Ксенофонтов решительно направился к служебному входу.
– Послушай. – Зайцев тронул его за локоть. – Может быть, в ваших газетных коридорах все иначе, но я не могу на ходу принимать решения. Я должен знать, куда иду, зачем, чего ожидать и к чему быть готовым.
– Отвечаю, – легко произнес Ксенофонтов, не замедляя шага. – Никаких решений принимать не придется. Принимать решения будешь завтра в кабинете начальника. Чего ждать… Предстоят приятные неожиданности. А твой помощник, – Ксенофонтов кивнул в сторону машины, – пусть остается пока с водителем. На всякий случай. Чего не бывает в нашей жизни, полной опасности и риска. Да и билетов у нас только два.
Действительно, девушка сдержала слово, и билеты были отложены. Друзья прошли в зал и уселись в третьем ряду как раз напротив сцены. В ближайшие два часа им предстояло наслаждаться искусством победившего пролетариата. Плотненький мужичок подбрасывал гири, ловко ловил их собственным загривком, другой артист не менее ловко подбрасывал девушку, и та взлетала, вертелась, переворачивалась в воздухе, неизменно попадая ступнями в ладошки своему подбрасывателю. Потом полуголая тетенька бесстрашно пропела несколько песенок, стараясь, чтобы ее исполнение ничем, ну совершенно ничем не отличалось от исполнения телевизионных див. Жаловался на свою судьбу непутевый паромщик, перевозя людей с берега на берег, носился между хатами аист, роняя, где надо, детишек, а несчастная женщина безутешно просила Шерлока Холмса разыскать ее первую любовь.