Разговоры о самом главном. Переписка.
Шрифт:
Вот, что я хотел Вам сказать.
До свидания.
Ф.С.
Сообщите свое мнение по тел: Д-1-15-00, доб. 4-73 — мне. Что Вы не услышите моих слов, не важно. Главное, чтобы я услышал, что Вы думаете по этому поводу (моему предложению).
В.Т. Шаламов — Ф.Ф. Сучкову
Москва, 5 марта 1964 г.
Дорогой Федот Федотович.
Я согласен с Вашим выбором («Бивень», «Вернувшись в будни деловые», «Ледоход», «Меня застрелят на границе…»), хотя «Архимед»[271] мне очень хотелось бы опубликовать.
«Вернувшись…» много теряет от снятых двух строф.
Просьба у меня будет только одна: проследить
Что он занесет на столичные карты…
Что кто-то пораньше, чем я
Склонялся здесь в авторском неком азарте
Над черным узором ручья.
Бдительный корректор (сверившись на всякий случай с Далем) исправил «занесет» на «нанесет» и убил стихотворение. Туг нельзя «нанесет», ибо получается четыре «н» подряд, звуковая выразительность утрачена, поэтическая неряшливость очевидна.
Но мало этого. Звук «з» в этой строке связан с «с» из слова «столичные» в той же строке — здесь повтор, рифма, гармония. Все пропало из-за чрезмерной бдительности корректора. Если бы дело шло о прозаической вещи, статье, научной работе, там можно было или согласиться с корректором, или не соглашаться — ибо «занесет» на карты, в списки — вполне допустимо и в живой картографической речи применяется давно и постоянно, и строгость Даля тут не поможет. Вообще словарь Даля — это оправдание, но вовсе не окончательные границы значения любого слова. Словарь Даля — это допустимость, а не клетка железная.
Для стихов же от корректора требовалась большая чуткость. Корректор «Советского писателя» С. С. Потресова, более связанная с поэтическими и звуковыми проблемами, конечно, оставила «занесет». Это стихотворение есть в сборнике. Зачем я Вам все это пишу — чтобы показать всю тонкость, всю хрупкость поэтических сооружений. Как легко разрушить стихотворение недостаточно чуткому корректору. О том, что можно в языке и что нельзя, мы знаем лучше любого корректора и отвечаем за свою работу. Что было бы, если бы в «Сельской молодежи» печаталось стихотворение «Бухта». Содержание этого стихотворения я излагал (вкратце) в течение получаса — а ведь вся суть стихов в их крайней экономности, сжатости и так далее. Пример с корректорской ошибкой при правке слова «занесет» — это пример различия между стихами и прозой. Корректор должен спросить себя: допустимо ли слово «занесет»? Или это описка, ошибка, погрешность, неграмотность, наконец. Пусть «нанесет» точнее и удостоверено Далем, но «занесет» допустимо или нет? Вот о чем должен был думать корректор.
Есть еще пример. В «Огниве» в стихотворении «Ода ковриге хлеба» есть строфа:
И вот на радость неба,
На радость всей земле
Лежит коврига хлеба
На вымытом столе.
Только догматик может исправить падеж в слове «небо» — «на радость небу».
Поправка испортила бы стихотворение. Это почувствовала корректор журнала «Москва», где впервые напечатали это стихотворение, и издательский, когда готовилась книжка «Огниво».
Разве
В «Огниве» несколько раз встречалось слово «заметь». Это от «метели», слова, которое Есенин всегда писал «мятель», точно так же и «замять» — это есенинское правописание, но отнюдь не закон. Я всегда писал «метель». Здесь нет погрешности против русского языка, написал и «заметь». И не один раз. Дискуссия по этому поводу с корректором издательства закончилась в мою пользу — доводы мои были приняты во внимание.
А вот пример положительного вмешательства того же корректора «Советского писателя» С. С. Потресовой в мою работу. Стихотворение «Вырвалось из комнатного плена» разве читается так:
«Вырвалось писательское слово…..в облака
Читка на квартире Телешова Нынче романисту не рука…»
Казалось, надо произносить именно «Телешов». Однако эта фамилия — исключение, и корректор Потресова самым энергичным образом все это мне доказала, не ограничиваясь сверкой у Даля и опровергая мои аргументы, что «ов» скрытое «ев», как Кудашев, и, следовательно, слог этот тянет за собой ударение: как завороженный, обожженный, гнезда, седла, звезды, цвел и т. д. Обратила мое внимание на неправильное ударение в фамилии «Телешов», приходящееся к тому же на окончание строки, на рифму. Пришлось коренным образом переделывать всю строфу и напечатать так, как она выглядит в сборнике «Шелест листьев». Нельзя писать «Пушкин» ни в рифме, ни в строке.
1964
Переписка с Копелевым Л.З
Л.З. Копелев[272] — В.Т. Шаламову
Переделкино, 28.XII.64
Дорогой Варлам Тихонович!
Одним из самых значительных событий нашей жизни вообще и особенно нынешнего истекающего года было знакомство с Вами. Мы очень благодарны судьбе, что довелось узнать Вас, и благодарим Вас за все, что Вы написали, пишете и напишите, — совершенно уверены в том, что и неизвестное нам (пока), достойно самой горячей благодарности. Трудно писать Вам, потому что сознаешь, как тусклы и бессильны любые праздничные слова перед суровой живой силой и пронзительным светом Вашего слова, Ваших стихов и прозы. И все же сейчас на рубеже годов, следуя доброй традиции, хотим написать Вам, чтобы высказать искреннюю любовь и глубочайшее уважение к Вам лично и к Вашему творчеству.
В будущем году и на многие-многие будущие годы желаем Вам доброго здоровья, неиссякаемых творческих радостей, побольше светлых часов, дней, месяцев, поменьше печальных минут и всего самого хорошего Вам и тем, кто Вам дорог.
Сердечно Ваши.
Р.Д. и Лев Копелевы
P.S. А себе желаем встречать Вас в новом году, читать Ваши новые стихи, рассказы, очерки…
N.B. Сейчас мы живем в Переделкино, на даче семьи Всеволода Вячеславовича Иванова (ул. Павленко, 4, рядом с дачей Б.Л. Пастернака). Тел.: Г-9-60-00, доб. 1-18.
Л.З. Копелев — В.Т. Шаламову
1965 г.
Дорогой Варлам Тихонович!
Пусть наступающий год принесет Вам побольше хороших дней, добрых мыслей, всяческих радостей Вам и всем, кого Вы любите. Рад поводу снова сказать Вам, что мы (Р.Д. и я) чтим и любим Ваше могучее дарование, благородные Ваши стихи и суровую, но такую необходимую — душевно необходимую всем нам, и детям, и внукам нашим — прозу. Будьте здоровы. Обнимаю Вас.
Ваш Лев Копелев.