Разговоры о самом главном. Переписка.
Шрифт:
Тысячу приветов.
В. Шаламов
1965 — 1967[293]
Переписка с Демидовым Г.Г
Г.Г. Демидов[294] — В.Т. Шаламову
Варлам!
Итак, и наш случай пополнил архив доказательств верности поговорки о разнице между человеком и горой. Правда, мы еще не сошлись, но, как кажется, надежно вошли в сферу взаимного тяготения. Надеюсь, что в оставшиеся до нашей встречи несколько недель мы не «нарежем дуба», раз уж продержались лет шестнадцать-семнадцать, хотя вероятность этого события и возрастает непрерывно.
О
Обо мне ты, вероятно, знаешь уже почти все. Конечно, я никуда не собираюсь отсюда, по крайней мере, до пенсии. Это вовсе не значит, что я удовлетворен своей работой, а, тем более, ее результатами. Просто теперь уж надо продолжать по инерции.
А вот о тебе я пока что ничегошеньки не знаю. Где ты сотрудничаешь? В каком жанре пишешь? Каков твой путь после Колымы? Постарайся аннотировать все это еще до встречи. Таковая состоится, возможно, в июне. Постараюсь вырваться отсюда на несколько дней в вашу чертову град-столицу. Прежде я ненавидел Москву как синоним всякой неправды и каждому, кто в нее отправлялся, дарил спички с предписанием зажечь Москву под ветер со всех четырех концов. Теперь, правда, сменил гнев на милость, тем более что число проживающих в Москве друзей увеличивается и оставить их погорельцами у меня не поднимается рука.
На днях там у вас скончался мой товарищ по Ухте, и я еще не оправился от ощущения несправедливости судьбы. Но, видимо, «наклад с барышом», по старой купецкой поговорке, действительно живут бок о бок. И вот я пишу тебе, Варлам Шаламов, фельдшер из хирургического…
Если знаешь о судьбах наших общих знакомых и друзей по Левому берегу, напиши пару слов и о них.
Крепко жму руку.
Г. Демидов
6/V
65 г.
Адрес на конверте, но я приведу его еще и здесь: Ухта Коми АССР, Севастопольская ул., 4, кв. 9 Демидову Георгию Георгиевичу.
Г.Г. Демидов — В. Т. Шаламову
Дорогой Варлам!
Я оказался несостоятельным в своей попытке устроить себе командировку в Москву. Это не удалось в июне и вряд ли удастся в июле и августе. В летнее время на наших производствах всегда возникают напряжения из-за массовых и длительных отпусков. Кругом образуются прорехи, затыкать которые удобнее всего теми, кто не предъявляет никаких лечебных путевок, путевок своих детей и жен, телеграмм от родственников, стареньких пап и мам. Наша неофициальная статистика, например, знает, что престарелые матери болеют и умирают почти исключительно в летний сезон.
Теперь у меня остается только одна возможность увидеться с тобой и другими московскими друзьями: приехать к вам в сентябре. Тогда у меня будет отпуск, и я загуляю у вас недели на две, а, может, и больше. Вообще-то я дорожу отпуском как временем, когда можно беспрепятственно писать. А делаю это я всегда дома.
Я опять начал баловаться писаниной. Один из здешних руководителей
Мне трудно судить, насколько имеет смысл моя писательская работа. Вероятно, только на основе той, на которой мышь обязательно грызет что-нибудь, чтобы только сточить зубы. Надежды быть напечатанным у меня, конечно, нет никакой. Впрочем чем, нет и особой тяги к этому. И все же «гонорары» за писательскую работу я получаю. Неофициально в виде теплых писем от иногда совсем не знакомых людей и, конечно, в виде дружеских похвал. Мои официальные гонорары — это доносы, окрики, угрозы, прямые и замаскированные. И самое подлое — «товарищеские» обсуждения в узком литературном кругу.
Наша здешняя литературная яма имеет, конечно, уездный масштаб. Но источаемая ею вонь качественно та же, что и от ямы всесоюзной.
Мне что-то перестала писать Вера.[296] Дуется, что ли? Правда, она прислала как-то моим соседям телеграмму с запросом: что со мной? Это непонятно. Я ей писал. Кстати, телеграмма была подписана: Вера, Валя.[297]
Вторая из этих дам в тот же день связалась со мной по телефону часа на три раньше отправления телеграммы. Происходит явная организационная неразбериха дамского типа.
Ты тоже что-то не пишешь. Ждешь письма от меня. Но тебе-то, небось, легче написать, чем мне. Я ж ведь, кроме прочего, и производственный план выполняю.
В третьей декаде июня у нас стало тепло, даже жарко. Можно купаться и загорать, но время, время! Где его взять? Сейчас пишу серию «Колымских рассказов». Получается что-то плохо. Привет друзьям, знакомым и незнакомым. Пиши.
Г. Демидов
Прости неряшливость. Тороплюсь, как всегда.
30/V1 65 г.
В.Т. Шаламов — Г.Г. Демидову
Дорогой Георгий!
У Веры Михайловны было воспаление легких. Торопливость, поспешность — привычка плохая и подлежит осуждению, впрочем, я на улицу Горького не ходил и не звонил, и ничего не знал, пока Вера Михайловна не поправилась. Я живу неподалеку и, если бы держался строгих правил этикета, знал бы о ее болезни, конечно. Расстояние Ухта — Москва не больше, чем 5 троллейбусных остановок: улица Горького — Ленинградское шоссе.
Сентябрь так сентябрь. Я буду писать о твоем писательском долге — он не может быть забавой, мы поговорим при личной встрече. Ясно, во всяком случае, что запас знаний, наблюдений плюс и нравственная позиция в состоянии соединения встречаются не часто. Дело в том, что писатели — судьи времени, а не подручные, как думают теперь часто местные литературные вожди. Вонь литературной ямы местной, мне кажется, не должна тебя тревожить. Суть вопроса ведь в другом. Очень хотел бы прочесть твой рассказ о Колыме. Существует одна любопытная аберрация — все, кто из нашего брата берется за перо, начинают почему-то со следствия и, не добравшись до самого главного, до самого страшного, устают.