Разговоры о тенях
Шрифт:
цитирует другу студенту профессору Делаланду:
– Древний ученый Авиценна сказал так: «Врач должен обладать глазами
сокола, руками девушки, мудростью змеи и сердцем льва».
Софи, стоящая тут же, рядом, за друзьями, прислушивающаяся (не
прислушивается, а прислушивающаяся) к друзьинскому разговору, тогда ещё не
подруга – просто, ехали в одном, замёрзшем синим воздухом трамвае – не
выдержала и вставила:
– И иронией!
Кондуктор тормознул,
профессора. Представили? Все остальные тоже повалились: домино называется.
Повалились все: студенты, дедушки и бабушки… две подружки-школьницы на
двух друзей-школьников, повалились друг на друга, словно они костяшки
домино, а не инженеры, кастелянши и проводницы поезда дальнего сообщения,
следования, это как кому, у кого что больше болит.
– Держаться надо же! не на пляже же!
– Вы же мне…
– А что там у Вас?
– И иронией, – извиняясь и улыбаясь за водителя или извиняясь за водителя и
улыбаясь не очень ровными, но как раз такими, как уже было сказано, какие
любим мы, мужчины, зубками, повторила Софи и добавила всё то, что я уже
сказал раньше про операции с летальным исходом и необходимой, поэтому,
докторам, иронией, без которой им никуда.
Доктор оценил и представился. Профессор-студент тоже хотел вставить своё
незначительное Антонио (не знаю, не знаю, Владимир Владимирович, но моего
звали Антонио; Антоном называла бабушка и вторая бабушка и оба дедушки –
про них бы ещё разойтись, – отец называл – Антонио, мама, Антоша, друзья-
1 Э. По, «Аннабель Ли», перевод К. Бальмонта) (про Набоковский Эдгаровый перегар)
13
школьники, да и студенты-друзья дразнили: Антошка, Антошка Пойдём копать
картошку), но трамвай жёстко остановился, и доктора, вместе с Софи, снесло к
передней двери, потому что им или, да им и всё равно, обоим, надо было
выходить. Студент-профессор, качнувшись, остался стоять, зацепился за
поручень.
Всем известно, что первые пары в университетах бываю рано утром, и
добросовестным студентам приходится рано утром ездить на трамвае на первую
пару, а профессору, как все понимают, пришлось потом пожалеть об этом (я хочу
сказать, о том, что его не снесло на остановке к передним дверям, и, что он не
вышел вместе с ними – ему ещё надо было ехать и ехать… три остановки).
«Лучше бы я тогда пошёл вместе с ними в морг, лучше бы я сдох тогда…» (что
равносильно, если кто заметил) – ловил себя на мысли, потом, профессор,
понимая, с другой стороны,
он не учился в медицинском институте, он учился в другом, немедицинском
институте, и, естественно, у него не было белого халата в портфеле, без которого
в морг не пускали. У них же, у будущего лицевого хирурга и должной стать в
будущем менеджером сестринского дела, или заместителем главного врача по
работе с сестринским персоналом, или старшей или главной медицинской
сестрой, или заведующей отделеним сестринского ухода, но ставшей, как уже все
прочитали… ах, этот style administratif (что в переводе с французского -
канцелярский стиль, но об этом позже)… у них же халаты были, и сейчас, стоя
над трупом в морге, где было не теплее (халаты надевали на пальто и шубы), чем
в трамвае, хотя здесь окна не были расписаны всякими вызывающими
изморозями и процарапанными на них прорицаниями, типа: «Крепитесь,
креститесь (снова невидимые миру слёзы)… крепитесь люди, скоро лето» (и
правда, кому там в морге креститься?) – они – будущий, которого назовут в узком
Zirkel (круге) «парадоксов другом» и будущая, в будущем не ставшая главной
медицинской сестрой, уже не могли думать о всяких нюансах внутреннего (по
правде говоря, и внешнего) строения современного мёртвого человека (n"amlich,
мертвеца и трупа), нюансах патологий, аномалий, анормалий и норм, о которых
рассказывал грустный патологоанатом (увеличенная печень, прокуренные лёгкие,
нетронутый (с печальным восторгом), как у младенца, мозг, селезёнка, к тому
же…) Их мысли уже превращались в помыслы и устремлялись в какое-нибудь
уютное место, чтоб поговорить, иносказательно пока, конечно, о вдруг
нахлынувшем на них чувстве и о нахлынувших чувствах.
Никак не обойти этот деликатный вопрос (это чувство, эти чувства),
деликатный вопрос: в кино, романах, шоу, цирке, цирке на льду, олимпийских
играх и олимпиадах, семинарах по патологоанатомии в морге (кстати), других
играх и представлениях – вопрос размножившийся так, что кажется других чувств
и страстей на свете нет, и можно страдать только от любви, быть счастливым
только от любви, только от любви сходить с ума, пьянеть, быть помешанным….
Только любовь ставит на место, только из-за любви стреляться, идти на плаху, к
звёздам (летит на Андромеду, а думает о любви, например), куда-то ещё, чёрт
14
знает куда и на чём летит. Словом, Антонии и Клеопатры, Ромео и Джульеты… и