Разговоры запросто
Шрифт:
Гедоний. Насчет межей и рубежей пусть сомневаются землепашцы.
Спудей. Никак не могу надивиться, что в таком важном вопросе меж такими замечательными людьми не было ни малейшего согласия.
Гедоний. Ничего удивительного: заблуждение плодовито, истина одинока. Им неведомо самое начало, самый источник всего дела, и потому они гадают и несут вздор. Однако какое суждение кажется тебе менее далеким от цели [716] ?
Спудей. Когда я слушаю, как Марк Туллий нападает и спорит, мне ни одно не по душе, когда слушаю, как он отстаивает и защищает, становлюсь прямой [717] .
716
В диалоге «О пределах добра и зла» Цицерон сопоставляет этические воззрения главных философских школ своего времени.
717
Воздерживающийся от суждений (греч.), то есть скептик.
Гедоний. А мне ни одна школа не нравится так, как эпикурейская.
Спудей. Но между всеми школами ни одна не вызывает такого единодушного осуждения.
Гедоний. Давай пренебрежем ненавистью к именам: пусть сам Эпикур будет каким угодно скверным или хорошим — мы рассмотрим суть дела. Счастье человека Эпикур полагал в удовольствии и ту жизнь считал блаженной, в которой удовольствия как можно больше, а печали как можно меньше.
Спудей. Да, верно.
Гедоний. Можно ли высказать суждение чище и выше?
Спудей. Наоборот, все кричат, что это голос скота, а не человека!
Гедоний. Знаю, но их обманывают названия вещей. А если по правде, так нет больших эпикурейцев, чем благочестивые христиане.
Спудей. Нет, христиане ближе к циникам: они изнуряют себя постами, оплакивают свои прегрешения и либо бедны, либо легко сходятся с нуждою, помогая неимущим; их угнетают сильные, над ними смеется толпа. Если удовольствие приносит счастье, этот образ жизни от удовольствий, по-видимому, всего дальше.
Гедоний. Питаешь ли ты уважение к Плавту?
Спудей. Да, если он говорит дело.
Гедоний. Тогда выслушай слова самого никчемного раба, которые, однако, мудрее всех парадоксов стоиков.
Спудей. Слушаю.
Гедоний. «Нет хуже, если знаешь за собою зло» [718] .
Спудей. Этих слов я не отвергаю; но что ты из них выводишь?
Гедоний. Если нет большего несчастья, чем нечистая совесть, следовательно, чистая совесть — наибольшее счастье.
Спудей. Вывод правильный. Но где ты найдешь такую душу, которая была бы совершенно чиста от зла?
718
Плавт, «Привидение», 546.
Гедоний. «Злом» я называю то, что расторгает дружбу между богом и человеком.
Спудей. И от этого рода зла чисты, по-моему, лишь очень немногие.
Гедоний. А я и тех, кто очистился, принимаю за чистых. Кто свел пятна с души щелочью слез, содою покаяния, огнем любви, тому грехи не только не вредят, но часто становятся толчком и поводом к большому благу.
Спудей. Щелочь и сода мне знакомы; но чтобы пятна счищали огнем, слышу впервые.
Гедоний. Но если ты побываешь в мастерской у ювелира, то увидишь, как золото очищают огнем. Впрочем, есть и лен, который в огне не сгорает, но блестит яснее любой жидкости; он зовется «горным льном».
Спудей. Право, ты предлагаешь
Гедоний. Это миру чудится, будто они страдают, а по-настоящему они радуются и, как говорится, живут припеваючи, так что всякие Сарданапалы, Филоксены [720] , Апиции и прочие, кого прославила страсть к наслаждениям, по сравнению с ними провели жизнь в печали и горестях.
719
Неожиданнее, парадоксальнее (греч.).
720
Сарданапал (Ашшурбанипал) — последний из могущественных царей древней Ассирии (668—626 гг. до н. э.). Филоксен с острова Левкады (V—IV вв. до н. э.) — кутила и тонкий гастроном, которого охотно приглашали к своему столу богачи и властители за острый язык и несравненное знание секретов кухни. Он говорил, что хотел бы иметь шею журавля — чтобы подольше ощущать вкус проглоченного.
Спудей. Новости и неслыханные и, скорее всего, невероятные!
Гедоний. А ты проверь — и признаешь, что все это трижды и четырежды верно. Впрочем, я и сам постараюсь, чтобы оно не казалось тебе таким уже неправдоподобным.
Спудей. Приступай.
Гедоний. Хорошо, только сперва согласись со мною в нескольких вещах.
Спудей. Но при условии, что твои требования справедливы.
Гедоний. Будешь с прибылью, если ссудишь для начала.
Спудей. Итак?
Гедоний. Прежде всего, я надеюсь, ты мне уступишь в том, что существует некоторое различие меж душою и телом.
Спудей. Такое же, как между небом и землею, между бессмертным и смертным.
Гедоний. Далее, ложные блага не следует числить среди благ.
Спудей. Не в большей мере, нежели тени считать за тела или лжечудеса магов и сонные наваждения — за истину.
Гедоний. Пока отвечаешь метко. Я полагаю, ты уступишь мне и в том, что подлинное удовольствие испытывает лишь здравый дух.
Спудей. Как же иначе! Невозможно наслаждаться солнцем, если воспалены глаза, или вином, если рот обметало лихорадкою.
Гедоний. И сам Эпикур, если не ошибаюсь, не обрадовался бы удовольствию, которое привело бы с собою мучение, и гораздо большее, и намного более длительное.
Спудей. Пожалуй, что нет, если бы разум ему не изменил.
Гедоний. Не станешь ты отрицать и того, что бог есть высшее благо, самое прекрасное, самое сладостное.
Спудей. Этого никто не будет оспаривать, разве что какой-нибудь дикарь, хуже циклопов. Но что дальше?
Гедоний. Ты уже согласился со мною, что всех приятнее живут те, кто живет благочестиво, а всех несчастнее и горше — кто нечестиво.
Спудей. Значит, я уступил больше, чем хотел.
Гедоний. Но что дано честно и по правилам, того требовать назад нельзя, как учит Платон.
Спудей. Продолжай.
Гедоний. Если с собачкой прекрасно обращаются, если она сытно и сладко ест, мягко спит, всегда играет и резвится, — разве не живет она приятно?
Спудей. Живет.
Гедоний. А хотел бы ты такой жизни для себя?
Спудей. Вот еще придумал! Для этого надо сперва из человека превратиться в пса!
Гедоний. Значит, ты признаешь, что лучшие удовольствия началом и источником имеют дух?