Разговоры запросто

Роттердамский Эразм

Филекой. Но почему бы не судить так: что благо для одного, благо для всего ордена? И почему один оскорбленный христианин не зовет к отмщению весь христианский мир? Почему Павел, столько раз битый и осыпаемый камнями, не взывал о помощи против оскорбителей апостольского достоинства? И если, по слову божию, «блаженнее давать, нежели принимать» [699] , в любом случае совершеннее тот, кто и живет и учит праведно и при этом дает неимущим, нежели тот, кто принимает, и только! А иначе напрасно гордится Павел, что проповедовал Евангелие безвозмездно. И тут, мне кажется, главная проба прославленной этой приверженности богу: способны ли не раздражиться, не разгневаться в ответ на

брань, способны ли иметь любовь к тем, кто не заслуживает любви. Если человек оставляет кое-какое имение, чтобы жить гораздо пристойнее за счет чужого имения, но с чувством мести не расстается, — что в этом великого? Подпоясанных веревкою и полу босых повсюду несметное множество; но кто обнаруживает то, что господь зовет совершенством и что постоянно выказывали апостолы, — слишком редкая среди них птица.

699

«Деяния апостолов», ХХ, 35.

Феотим. Да, мне известно, какие вздорные слухи распускают про них иные нечестивцы. Но я, где бы ни приметил священнейшую эту одежду, точно бы ангелов божиих вижу воочию, и тот дом полагаю счастливым, чей порог часто попирают их стопы.

Филекой. А я всегда считал, что в домах, где они бывают запросто, меньше становится бесплодных женщин. Но святой Франциск да будет милостив ко мне — ведь я так заблуждался до сей поры! Мне казалось, что их платье — не что иное, как платье, и, само по себе, не лучше одежды матроса или сапожника, если только не прославлено святостью того, на ком надето: так прикосновение к платью Христа исцелило страдавшую кровотечением. И вдобавок, я не был уверен, кто сообщил платью эту силу, — ткач или портной.

Феотим. Несомненно, кто сообщает форму, сообщает и силу [700] .

Филекой. Теперь заживу приятнее: не буду томить себя ни страхом перед адом, ни докукою исповеди, ни муками раскаяния.

Дружество

Эфорин. Иоанн

Эфорин. Я часто спрашиваю себя, с каким богом советовалась природа, когда во всем смешала чувства дружбы и вражды — тайные и, по-видимому, совершенно беспричинные; разве что предположить, будто природа забавляется этим зрелищем, так же как мы получаем удовольствие, стравливая петухов и перепелов.

700

Намек на средневековую аксиому права: при изменении формы меняется существо дела.

Иоанн. Пока что-то не различаю, к чему ты клонишь.

Эфорин. Объясню, если угодно, попроще. Ты знаешь, что змеиный род полон неприязни к человеку.

Иоанн. Знаю, что между змеями и нами старинная и непримиримая вражда и что ей не будет конца, пока мы не забудем того злосчастного яблока [701] .

Эфорин. А ящерицу знаешь?

Иоанн. Еще бы!

Эфорин. В Италии они крупные и зеленые. Это животное от природы — друг человеку и враг змеям.

Иоанн. Из чего это следует?

701

По библейскому преданию, змей уговорил Еву отведать запрещенных плодов с дерева добра и зла.

Эфорин. Где бы ни появился человек, собираются ящерицы и, повернув голову, долго глядят ему в лицо; если плюнешь, они слизывают слюну; видел я еще, как дети мочились, а они глотали мочу. Они даются ребятишкам в руки и терпят, даже когда им причиняют боль, а если их поднести к губам, с наслаждением лижут слюну. Но если

их поймать и стравить, удивительно, с какою яростью кидаются они друг на друга, на человека же, который их стравливает, не обращают внимания. Если идешь полем и дорога спускается в лощину, они стараются привлечь твое внимание шорохом терновника. Сперва, по непривычке, думаешь, что это змеи, но, разглядев, убеждаешься, что ящерицы, которые смотрят на тебя, повернув голову, пока ты стоишь на месте, а как зашагаешь дальше, они за тобой. Так же и в иных обстоятельствах — они стараются обратить на себя внимание человека. Они словно бы играют, и взгляд человека для них — громадная радость.

Иоанн. Удивительно!

Эфорин. Однажды я видел, как очень большая ярко-зеленая ящерица билась со змеею б устье расселины. Сперва мы не понимали, что происходит, оттого что змеи не было видно. «Враг в пещере», — объяснил итальянец. Немного спустя приблизилась к нам ящерица, как бы показывая свои раны и требуя лекарства; мы могли бы, наверно, и потрогать ее; всякий раз, как мы останавливались, останавливалась и она и пристально нас рассматривала. Змея растерзала ей один бок до того, что из зеленого он сделался красным.

Иоанн. Будь я с вами, мне бы захотелось отомстить за ящерицу.

Эфорин. Но враг уже спрятался в глубине расселины. Впрочем, через несколько дней мы насытились зрелищем расплаты.

Иоанн. Очень рад! Как же это произошло?

Эфорин. Мы прогуливались случайно в том же самом месте. Змея приползла напиться к соседнему источнику: зной был невероятный, так что и мы погибали от жажды. В этот миг прибегает с поля мальчик лет тринадцати, сын нашего хозяина, у которого мы жили, перебравшись — в страхе перед чумою — из Болоньи в деревню; на плече у него грабли, которыми крестьяне сгребают сено. Увидев змею, он вскрикивает.

Иоанн. От страха, наверно.

Эфорин. Наоборот — от радости, точно издеваясь над врагом, захваченным врасплох. Он бьет граблями; змея свертывается кольцом; он бьет еще и еще, пока змея, с разбитою головою, не вытягивается во всю длину. Так они распрямляются лишь перед смертью, и отсюда басня про краба [702] , которую, ты слыхал не раз, — про то, как он убил свою жилицу-змею и, когда она выпрямилась, промолвил: «Вот такою быть бы тебе при жизни».

Иоанн. Прекрасный поступок! А потом что?

702

Эзопова басня о крабе и змее, которые решили поселиться вместе. Краб скоро распознал коварство змеи и много раз внушал ей, чтобы она изменила свой нрав, но понапрасну. В конце концов однажды, когда змея спала, краб задушил ее клешней и, увидев, как она вытянулась и выпрямилась, промолвил: «Вот по какому образцу тебе бы и жить».

Эфорин. Мальчик подхватил ее граблями и повесил над расселиною, на кусте; через несколько дней я видел, что листва залита гниющею слизью.

Тамошние крестьяне рассказывали нам удивительную историю, уверяя, что это истинная правда. Усталые, они нередко засыпают в поле, а при себе иногда имеют кувшин с молоком: это у них и пища и питье разом. Змеи обожают молоко; и часто случается, что они заползают в кувшин. Но против такой беды у крестьян есть средство.

Иоанн. Что за средство? Открой, пожалуйста.

Эфорин. Края кувшинного горла натирают чесноком. Этот запах отпугивает змей.

Иоанн. О чем же думал Гораций, когда писал, что чеснок — яд, страшнее цикуты, тогда как, по твоим словам, это противоядие?

Эфорин. Но выслушай историю еще более невероятную. Бывает, что змея подберется тайком к спящему и через открытый рот скользнет в желудок.

Иоанн. А разве человек, заполучивши такого постояльца, не умирает мгновенно?

Эфорин. Нет, но жизнь влачит самую несчастную, и нет ему никакого облегчения, кроме как кормить гостью молоком и прочими любимыми змеиными кушаньями.