Разгром Колчака
Шрифт:
Кинулись тогда в избы искать пулеметчиков среди белых.
— Давай, помогай! А то всех побьют, и вас с нами.
Шесть человек вызвались помочь. Приставили к ним конвой, поместили у пулеметов.
Кавалерия противника была уже в 300 метрах, когда пулеметы ударили по ней. Она рванулась назад. В это время офицерская пехота белых, видя, что 4-я рота занята конницей, начала атаку села в лоб.
Шесть пулеметчиков-колчаковцев свалились один за другим. Нашли еще троих. Потом подбежал какой-то местный
4-я рота стала легонько подаваться назад и незаметно для себя освободила добрую половину села. Но тут подошла рота Белорецкого полка, за ней 1-й батальон богоявленцев. Дело стало налаживаться, белые оказались в мешке.
4-я рота после подхода резервов, имея в строю 24 человека, бросилась наперерез белым. Уже надвигались сумерки, драться было тяжело, но в роще стояли обозы белых, и упустить их было нельзя.
В декабрьские морозы часть без обоза — не часть, а сорок обозчиков белых не ожидали отхода и посдавались быстро, но так как на месте оказалось не менее 500 саней, хлопоты с ними затянулись до ночи. Шестьдесят саней оказались груженными только одной серебряной монетой.
Ночь была уже в полном ходу.
Роты, растянувшиеся в операции, сходились медленно, и вопрос о том, где заночевать, еще не был решен. 4-я рота оказалась впереди остальных, километрах в двух от нее гудит и сверкает железнодорожный разъезд.
Видно было в темной ночи, как медленно, грузно, один за другим шли на восток эшелоны, кони перегоняли их.
Командир 4-й роты Зайчик решил не возвращаться в село Дрокино, а ударить ротой по разъезду. Лошади были выпряжены из саней и поседланы, и двадцать четыре человека двинулись верхами к железной дороге. Кругом стояла сутолока, неслась ругань.
Некоторое время рота ехала вдоль железной дороги Поезда шли в затылок друг другу. По проселку, рядом с полотном, вереницей тащились сани. Шум стоял, как на рынке. На верховых никто не обращал внимания.
Они поскакали к ближайшему паровозу.
— Партизаны, что ли? — весело окликнул их машинист.
— Я представитель Красной Армии, — сказал командир роты. — Затормози машину.
— Затормозить не имею права, — ответил машинист. — Пробка получится. За мной поездов, может, сорок или пятьдесят.
— Вот это и ладно.
— Все равно не могу: паровоз замерзает, — заартачился машинист.
Зайчик вынул наган.
— Становь паровоз на все тормоза, спускай пары!
— Приказ? — переспросил машинист.
— Приказ! — ответил Зайчик.
— Так, пожалуйста, мне что! — и паровоз тотчас остановился, а шедший впереди них состав медленно стал удаляться в темноту ночи. С проселка спрашивали:
— Чего стали? Есть что-нибудь?
— Есть! — ответил командир. — Заворачивайте на Дрокино, оформляться! Вперед дороги нет! — и сразу же поставил четырех верховых бойцов заворачивать сани на дрокинскую дорогу.
Белые, поворачивая к селу, сбрасывали вблизи верховых
В то время как четверо заворачивали обозы, остальные быстро сокрушали заставу у головного паровоза, а сам Зайчик, донельзя растерявшись достигнутым успехом, послав короткое донесение командиру батальона, пошел брать в плен коменданта разъезда, польского офицера. В сопровождении ординарца поднялся Зайчик на второй этаж станционного здания и вошел в кабинет коменданта, набитый польскими легионерами.
— Здорово, паны! Сдаваться надо, время зря только у нас отнимаете! — сказал он, присаживаясь к столу.
— Мы не имеем никакого уведомления, — сказал комендант, — а то, поверьте, были б в готовности. С одной стороны тут вы, а с другой стороны, в 90 километрах отсюда, наступает какая-то ваша часть.
Комендант помолчал, постукивая пальцами по столу.
— Я, знаете, все-таки позвоню в Красноярск, командующему польским отрядом, — сказал, наконец, комендант. — Мне, ведь, не за одного себя приходится роптать, а за всю Антанту я не ответчик.
— За какую Антанту?
— Да ведь вы, пан, отрезали 6 бронепоездов, 5 эшелонов польских легионов, 1 эшелон английских инструкторов, состав генерала Пепеляева и поездов 15 с гражданскими беженцами и ранеными.
— Звоните! — сказал Зайчик.
Комендант быстро дозвонился в Красноярск и торопливо заговорил по-польски, поглядывая то на него, то на своих поляков, все время молча слушающих эту необычную беседу.
Наговорившись, комендант протянул телефонную трубку Зайчику.
— Командующий просит делегата Красной Армии лично к телефону, — шепнул он.
Зайчик мрачно взял трубку.
— Чего поляк хочет? — спросил он небрежно.
— Что? Условия? Сдавайте оружие и марш по домам. Вот и все, — проговорил он затем.
Польский генерал что-то заговорил о чести, о дружбе и несколько раз переспросил о том, не будут ли применены к полякам какие-либо репрессии.
— Ни черта, никакой поблажки, сдавайся, — твердил ему Зайчик.
Вдруг чей-то третий голос включился в разговор.
— Богоявленец!.. Богоявленец! — закричал этот голос, — кто уполномочил вас вести переговоры с польским командующим?..
Командир роты замер. Лоб его сразу покрылся потом.
— Отвечайте, богоявленец! — орал голос, а польский генерал из Красноярска в свою очередь использовал момент.
— Алло! С кем имею честь?
— Ну, ладно! Договорились! — спокойно произнес Зайчик в трубку и небрежно повесил ее.
— Он там кое-что выяснит и вам позвонит, — сказал он коменданту разъезда. — Я, говорит, в скорости сам вам позвоню.