Ражая

Зензин Арсений Михайлович

Руд сперва глянул оценивающе на балки перекрытий чертога, закопченные от времени, явно прикидывая помянутого демона, после на ражую, косую в плечах мечницу, поодаль отодвинувшую с коварной улыбкой кувшин вожделенный!

– Втроём пойдем! – вот теперь в глазах толстяка сквозила твёрдость. – Это мои вассалы и мой долг!

– Но у нас только сталь чёрная! – покачал Хорш головою!

– Не только у вас! – поднялся барон да двинул наверх в свои покои, вскоре воротившись с черных шипов булавою! На что старый кланик только хлопнул его по плечу!

Негаданная мысль кольнула Элиота, вслушивающегося в ярый диспут Бусинки и местного священника! Порою перекрывавшего накалом страстей второго, даже

хохот от края стола, где барон и варвары, как и престало воинам травили ратные байки и говорили за оружие. Вот он все гадал, дескать сколько обиженной самим создателем ребёнку лет? По виду не больше десяти двенадцати, а знаний в этой головенке как у старца! Десять долгих зим опосля того, как его вознесли в сан, Элиот наставлял словом спасителя люд в городке Торсторд, но ни разу не слышал о какой-либо роженице, ушедшей в изгнание или разразившейся от бремени скверной тронутым плодом. А ведь таких сплетней местные кликуши не забывают! Еще детям и внукам сказывают! Была в сём некая тайна, не дававшая призраку покоя!

– Мне вот интересно на кой вы мертвяков в землю зарываете, а не жгёте? Дрова что-ль экономите! – чисто гоня скуку и слегка теша своё любопытство поинтересовалась ворчливо Алира у Руда, пренебрёгшего звонкими латами в угоду обшитого кольцами хоуберка поверх стёганки. Нет-нет да глядящего на витые мускулами руки спутници, единственной брони дублённой кирасы без оплечий. Когда они в компании Хорша лежали брюхом в грязь в небольшой канаве в футах ста от обнесенного невысокой замысловато-кованной оградой кладбища, объятого небольшой рощицей стройных берёзок и ольхи на отшибе поселения за городьбой. До рези в глазах оглядывая прореженный старыми надгробиями и парой склепов добротный пустырь, еще пред осени пожухлой травы, залитый потусторонним светом полной луны, бледным оком мертвяка, казавшейся из-за чернеющих небес. Где-то в дали свою серенаду пела птица ночная, промеж объятых чаще вьюном каменных плит носились светляки, из-за частокола деревеньки паскудно так, не к добру, голосила собака.

– Дабы в назначенный создателем час все почившие могли воскреснуть в свете его, и за праведную жизнь начать новое бытие! – глянул толстяк скорбью в сторону одной из усыпальниц, пред коей стояла дюже дорогая статуя белого мрамора дева в тоге, простёршая длани к небесам и сложившая крыла за спиною!

Алира же в свой черед полнясь потаённой ненавистью оглядывала именно светляков, золотистым свечение гонящих мрак, порхая над могилами. В детстве ей одна бабка явно не от широкого ума ляпнула поверье, что светляки эти, дескать волшебные феи, а коли с ними свести дружбу то они, осыпав пыльцой зачарованной научат летать! Воодушевившись такой будоражащей перспективой, маленькая девочка сломя голову рыжую, цельную семьдницу носилась за ними пытаясь наладить дипломатические переговоры. Не вышло, и озлобившись от обиды, да порешив, может пыльца изнутри подействует, принялась Алира их есть в великом множестве! На вторую семьдницу накрепко приковавшись к горшку!

– Видывала я как воскресали кнехты ваши в Торсторде, прескверное я тебе доложу зрелище! – отрешившись от тягостных воспоминаний, припомнила дикарка как ломано поднимались мертвяки по воле демонессы-ведьмы, горя алчущим крови адовым пламенем по глазницам!

Нет, были конечно и у горцев курганы, сложенные из камня крипты полные заговорённого добра в усладу почивших владельцев, обратившиеся сотнями зим в цветущее ромашками холмики, где покоились великие вожди да герои саг! Но их можно было по пальцам пересчитать! Да и то из глубокой ветхой древности пришли. Ща народ хоть и чтит щуров мудрость, но как-то не пылает желанием приветить в гости древнего родича, лишённого богов волей перерождения, что

от дурного нрава при жизни прошлой или так скуку решив развеять, обратившись неупокоиным мертвяком драугром, громыхая костями и скрипя ржой кольчуги явиться на порог!

– Тихо! – шепнул Хорш явно вслушиваясь!

Какой-то тревогой пошёл Элиот, священник-дух зримо только для варваров скитающийся пред оградой кладбища!

Алира вся обратилась в слух! И правда изначально будто ветров шалость, но позже боле разборчиво, до неё донеслось пение девичье красивое как на духу!

Отчего-то чуть раздавлено всхлипнул рядом барон, заставив обернуться в полумраке признав на одутловатых щеках слёзы! Ему та серенада была явно знакома!

– Аннис! – будто мороком объятый он поднялся. Обронив шестопёр, нетвёрдо поковыляв к жальнику. Уж не раз Руду начинало казаться дескать его разум блекнет ночами, когда он явственно чувствовал её присутствие, украдкой слышал голос возлюбленной, видел краем глаза её силуэт в тёмных коридорах донжона! И вот его прекрасная Аннис взаправду оказалась здесь!

Черта разьерошив во все лады шипением, за ним стремглав бросилась мечница хватив из-за плеча клинок, чуть даже оступившись открывшейся картиной!

Обознались по всему местные бражники, не было старухи седой, попутали с пьяных очей, залитых до самых век. По кладбищу, не касаясь жухлой травы, невесомо паря, двигалась туманным белёсым облаком дева, развеваясь проказами легкого ветра очертаниями, держа в руках младенца. Чуть разбиваясь мороком, минуя надгробия устремляясь к каменному склепу, всё также продолжая напевать, качая спящую малютку. Вот только сверток, притихший в разрез ей, не пробивался насквозь лучами серебристыми лунного света, он был материальным.

– Это моя Аннис! – полными слёз глазами Руд схватил бегущую к земельке погребальной Алиру.

– Ох сомнительно мне, что твоя! Глаза раскрой ща мальца утащит! – вывернулась из небывало крепкой хватки мечница, в один скачек рукою уперевшись перемахнула чрез изгородь, наддавая к явно товарки их Элиота, затворяя путь к склепу.

Шум и крики коими расцвело хозяйство Руда, пробудили бусинку вырвав из вязких объятьев дрёмы. Покинув гостевую комнатку, девочка, потирая сонные глазищи спустилась в кухонную залу минуя гостевой чертог, приметив как сломя голову носились слуги и немногочисленные кнехты, стражи баронского замка. Царила паника, истерично кричали женщины, через окна виделось как по частоколу вдвое прибавилось факелов.

Поначалу сердечко малышки кольнула тревога за Алиру и Хорша, может стряслась беда на деревенском кладбище! Но с черным от горя лицом возникший Донован, развеял гнетущие неизвестностью тёмные думы, вестями не краше! Пропал ребёнок невместно как, но пропал! Всю крепость с ног на голову поставили, но не нашли! Да и стража спасителем клянётся не видели никого!

Следом, как и престало беде, всегда товарку в руку ведущую, грянула вторая, за Донованом прибежала Экономка с бледным ликом, дескать роды начались ещё у одной беженки от волнений раньше меченого сока, а повитухи не могут осилить, дескать не так что-то!

Священник поспешил из донжона в жильё деревенских, сподобить роженицу молитвой! За ним поспешила, и бусинка, на коию в отдельной клети разом покосились все женщины в особенности сама обременённая, всю кровать уже кровью залившая.

– Нет, она так умрёт! Нельзя тужиться! – крикнула порченная скверной кроха на раз прозрев корень беды. Едва начал отец святой молитву!

– Выгоните её проклянёт дитя! – как нее в себе заверещала роженица! И может в другой раз Донован бы приложил ухо ведь девочка скверной меченная, но не сейчас! Уж больно жалостью и знанием твердым глядели огромные глаза чудного ребёнка.