Разин Степан
Шрифт:
Заскрипели колеса обоза, потянуло к огням дегтем и хлебом. Заржали голодно лошади. Князь покосился на ближний огонь: там сплошь синели мундиры с желтыми пуговицами, блестели шишаки, безбородые люди курили, пили водку, говорили на чужом языке.
– Палена мышь! Немчины тараканьи лапы греют? – И встал: – Эй, плотников сюда! Ставь к берегу ближе виселицы.
Засверкали, застучали топоры, в черном стали вырастать белесые столбы.
Воевода ходил, считал:
– Сорок! Буде, палена мышь, можно по два вешать на одной! Ну-ка, воров-казаков вешай, стрельцов сечь будем! Подводи.
Стрельцы,
– Скотина удумала лягаться!.. Палена мышь! А справы боевой нет! Лаптем вошь не убьешь!.. Пушек нет – рогатины да вилы?.. Дай другого!
Снова сверкнула сабля Борятинского. Тело стрельца осело вниз, по телу сползла голова к ногам воеводы; воевода пнул ее, она откатилась.
– Синбирск строил Богданко Матвеев, сын Хитрово [354] ! Вы, воры, палена мышь, осенью с подгорья ладили кремль забрать? Сорви башку!
Голова третьего разинца покатилась…
– Заманную Богданко вам ловушку срубил!
Скользнула наземь четвертая голова.
– Брать Синбирск с подгорья едино лишь хмельному можно, палена мышь! Проспится, глянет вверх – прочь побежит!
Слетела пятая голова…
– С запада, воры, идти надо было! От этой воды – Свияга выше Волги буровит! Давай, сорви те: долони в безделье ноют!
354
Богдан Матвеевич Хитрово (1615—1680) – боярин, начальник Оружейной палаты.
Снова стрелец перед воеводой, рослый, широкий в плечах, руки скручены назад. Воевода занес саблю, опустил, шагнул ближе, глянул в лицо, крикнул:
– Дай трубку мою, палена мышь!
– Ишь ты, объелся человечины! Руки в путах, как дам?
– Снимите путы, эй!
Помощники воеводы срезали веревку с рук стрельца. Он тряхнул правой рукой, повел плечами. Вытащил из штанов кисет, трубку, набил трубку табаком, шагнул к костру, закурил, плюнул и, выпустив носом дым, сказал:
– Дай покурить, бородатой черт! На том свете отпоштвую – нынче тебе табак откажу, бери капшук!
Трубка пылала в зубах стрельца. Воевода попятился, взмахнул саблей:
– Докуришь после!
Голова сверкнула в черном воздухе с зажатой в зубах трубкой, тяпнула близко. Борятинский нагнулся, кряхтя, выдернул из мертвых зубов трубку, обтер чубук о полу окровавленного кафтана, сел на свое прежнее место к огню, растопырил длинные ноги, свесив живот, стал курить. По его окровавленной бороде потекло. Глядя редко мигающими глазами в огонь, не поворачивая головы, приказал:
– Стрельцов секи, казаков вешай!
Новые виселицы скрипели. Болтались на них, крутились и дрыгали ноги в синих штанах, сапогах с подковками – лиц не видно было… У огня недалеко тяпали – катились головы разинцев. С удалыми за полночь шла расправа.
9
Переправясь через реку,
– Лежи, батько!
Разин слабо заговорил, беспокойно озирая шатер:
– В шатре я? А битва как?
– Черт с ей, битвой! – наморщась и роняя из глаз слезы и трубку из зубов, ответил Степан Наумов. – Живых взяли, мертвых кинули… Люди, кои в бой справны, тут в Синбирске за валом с коньми, иные в остроге крепятца – завтра надо бой… Шпынь тебя, проклятой изменник, посек – убил я его! Воевода для раненых по-за Свиягой виселицы ставит…
– Помню сбитую голову… Нечестно – я его рукой, он же, пес, саблей ответил!..
– Сколь раз, батько, говорил тебе: носи мисюрку, шапку и панцирь, а нет того – в гущу боя не лезь!
– Верил, что пуля, сабля не тронут…
– Вот твоя вера! Дорого сошла: Синбирск и все пропало…
– Э, нет! Надень мой кафтан, Наумыч, шапку, саблю бери мою, спасай народ! Мне же не сесть на конь…
Заговорил Лазарь:
– Тебя, батько, нынче беру я в челн, десяток казаков добрых в греби, оружных, и кинемся по Волге до Царицына – там вздохнешь. Лекаря сыщем – и на Дон.
– На Дону, Лазарь, смерть! Сон, как явь, был мне: ковали меня матерые, а пущий враг – батько хрестной Корней… Я же и саблю не смогу держать – вишь, рука онемела… Сон тот сбудется. Не можно хворому быть на Дону…
– А сбудется ли, Степан Тимофеевич? Я крепил Кагальник, бурдюги нарыты добрые… Придет еще голутьба к тебе, и мы отсидимся!
– Эх, соколы! Бояра нынче изведут народ… Голова, голова… ноги ништо! Безногий сел бы на конь и кинулся на бояр… Голова вот… мало сказал… мало…
Разин снова впал в беспамятство, начал тихо бредить.
– Делаю, как указал, батько!
Степан Наумов поцеловал Разина, встал, надел один из его черных кафтанов, нашел красную шапку с кистью, с жемчугами, обмотал голову белым платом под шапкой.
– Пойду, сколь силы есть, спасать людей наших!
Лазарь Тимофеев, обнимая друга есаула, сказал:
– И мне, брат Степан, казаков взять да челн наладить – спасать батьку! Во тьме мы еще у Девичьей будем.
– Прощай, Лазарь!
Есаулы поцеловались и вышли из шатра.
Наумов сказал:
– Надо мне в Воложку со Свияги струги убрать.
– То надо до свету.
Две черные фигуры пошли – одна на восток, другая – на запад.
Черная с синим отсветом Волга ласково укачивала челн, на дне которого, неподвижный, на коврах, закрытый кафтанами, лежал ее удалой питомец с рассеченной головой и онемевшей для сабли рукой, без голоса, без силы буйной…