Разлуки и радости Роуз
Шрифт:
— Но это же просто… ирония. Шутки ради.
— Бред собачий. Ты хочешь, чтобы люди благодарили тебя, чтобы они в тебе нуждались, — потому что у тебя всю жизнь был комплекс неполноценности из-за того, что твоей собственной матери не было до тебя дела. Ты никогда мне о ней не рассказывала, но неужели ты думаешь, что я сам не догадался?
— Прекрати переводить разговор на меня, — огрызнулась я. — Мы сейчас говорим о тебе. И я не «советую» тебе, Эд, я приказываю тебе помочь Джону. Звони немедленно.
— Ты не можешь меня заставить, — спокойно ответил он.
— Нет. Наверное, не могу. Но если ты этого не сделаешь, я напишу твоему боссу.
— Испугала. И что же
— Что тебе нужен отпуск на несколько дней, чтобы лечь в больницу и спасти жизнь своего брата. После этого ты уже не сможешь отказаться.
— Но я только что вышел на работу.
— Мне плевать. Я напишу ему — нет, лучше позвоню, — если узнаю, что к шести часам сегодняшнего дня ты так и не позвонил в больницу, где лежит Джон. — Я взяла сумку и открыла ее. — Я все сказала. Возьми ключи от твоего дома. — Я положила ключи на стол. — Я ухожу.
— Ну и катись отсюда, — огрызнулся он. — Катись в свой Кэмбервелл, к своему малолетнему астроному с его длинной трубой.
— Как ты жалок, Эд.
— Это же дураку понятно: ты в него влюблена. А может, у тебя просто «звездная болезнь»? Но я уверен, что он устроит тебе большой взрыв!
Я смерила его взглядом.
— Я попрошу адвоката поторопиться с разводом, — тихо процедила я. — Со своим переломом сам как-нибудь справишься. До свидания.
— Вот и все, — мысленно произнесла я, спускаясь на лифте к выходу. — Все кончено. Наконец-то. Путь назад отрезан. Конец. — Колени дрожали, и казалось, из глаз хлынут слезы как естественная реакция на шок, но от отвращения я не могла даже плакать. — Его родной брат, — все еще не веря, повторила я. — Его родной брат. Какая убогая душа.
Раздвинулись автоматические двери, я шагнула на улицу, и внезапно меня охватило чувство безраздельной свободы. Мне хотелось откинуть назад голову и закричать. Меня как будто выпустили из клетки. Ни к чему больше биться в агонии, взвешивать варианты, носиться туда-сюда. Я приняла решение. Я свободна. И в этот момент я осознала, что в глубине души понимала, что никогда не вернусь к Эду, и понимала почему. Я предвидела, что он будет меня оскорблять, и он на самом деле понес весь этот бред по поводу моей работы. Я стала вести свою рубрику, потому что искренне хотела помочь людям, и у меня это хорошо получается. Мои размышления прервал звонок мобильника. Это был Тео.
— Привет! — воскликнула я, отпирая дверцу машины. Сердце мое запело. Я была рада его услышать.
— Роуз, нам нужно поговорить. — У него был серьезный голос. Я замерла, но тут же успокоилась — скорее всего, его сделка провалилась! Потребовали дополнительную плату. И у него нет денег. Он не уедет.
— Да. В чем дело? — спросила я.
— Я дома, только что принесли вечернюю почту. На твое объявление ответили.
Глава 22
Я села в машину и помчалась домой. Гнала на полной скорости и на ходу набирала номер Беверли: попросить, чтобы она меня прикрыла.
— Хорошо, но только не задерживайся. Что мне ответить, если кто-нибудь спросит, почему тебя нет?
— Скажи, что я на конференции.
— На какой конференции?
— Дай подумать… так… по позитивному подходу к воспитанию детей.
— А где ты на самом деле?
— В Сити, только что виделась с Эдом. Но произошло кое-что важное, и мне срочно надо домой.
Тео сказал, что не вскрывал конверт. Я размышляла, что может оказаться внутри.
Дорогой абонент 2152, я прочитала объявление в «Чэтхем ньюс» и хочу признаться, что это я оставила вас на автомобильной
Я столько раз представляла себе, какая она, моя мать, и вот сейчас я узнаю. Все тело горело как в лихорадке: кружилась голова, перехватывало дыхание, в горле стояла тошнота. Каждый раз, останавливаясь на светофоре, я ударяла о руль ладонью. Если впереди идущая машина задерживалась хотя бы на долю секунды, я орала. Я билась в агонии предвкушения — и сильного, глубокого страха. Ведь всю свою взрослую жизнь я пряталась от прошлого, и вот теперь мое прошлое позвало меня.
Я часто воображала себе параллельную жизнь — ту, которую я бы вела с моей мамой, если бы она меня не бросила. Я представляла, как бы я жила тогда. Возможностей было бесконечное количество, и моя мать могла бы быть кем угодно. Она могла бы оказаться бедной или богатой, англичанкой или иностранкой, толстой или худенькой, умной или глупой. И вот на смену многолетним фантазиям приходит истина. Но возможно, истина окажется мне не по зубам. Более того, правда может быть жестокой. Что, если она была проституткой, например? А может, я родилась в результате изнасилования. Моя мать запросто могла оказаться алкоголичкой или наркоманкой. С другой стороны, возможно, она прелесть. А он? Мой отец? Мне предстоит узнать, кто он. Я представляла его привлекательным негодяем лет на десять ее старше, хотя, может, они были ровесники. Может, они влюбились еще подростками, как Ромео и Джульетта, а их родители враждовали. Его родители думали, что она недостаточно хороша для него — мерзавцы! — и вынудили его ее бросить. Поэтому она лишилась рассудка, и в один солнечный день она оставила меня в тележке из супермаркета.
Возможно, мне предстоит узнать настоящую дату своего рождения. Может, я родилась вовсе не первого июня, а восьмого или двенадцатого, а может, даже в мае. У меня не было истории, не было индивидуальности, кроме той, которую мне дали насильно, и вот теперь я наконец узнаю, кто я такая.
Вдруг окажется, что у меня есть брат или сестра? С одной стороны, я надеялась, что есть, но с другой — надеялась, что нет. Если я узнаю, что у нее были еще дети и их она оставила с собой, а меня бросила, это меня убьет. Где жила моя мать, после того как бросила меня, что она делала после этого? Может, она осталась жить в том же районе, и мы иногда даже проходили друг мимо друга на улице, а может, переехала в другой город. Возможно, движимая чувством вины, она стала трудоголиком и превратилась в успешную бизнес-леди, ученого или судью. Когда я свернула на Хоуп-стрит, в моей голове теснились голоса, высказывающие предположения одно противоречивее другого, они спорили и дрались между собой, пытаясь перекричать друг друга.
«Твоя мать поступила в художественную школу и стала художницей».
«Нет, она училась в Королевской академии драматического искусства и стала звездой».
«Нет, она стала учительницей начальной школы».
«Она была пианисткой!»
«Очнись, Роуз, твоя мать — шлюха и алкоголичка!»
«Нет, нет, нет, она стала акушером-гинекологом».
«Чушь собачья! Она работала на Би-би-си!»
Я припарковалась и вбежала в дом. В прихожей стояли коробки Тео, наглухо заклеенные липкой лентой, готовые к завтрашнему переезду. Мое сердце сжалось.