Размороженная зона

Серегин Михаил Георгиевич

За баррикадами при дневном свете хорошо просматривалось открытое пространство, на котором дотлевали костры и валялись трупы «сук» с торчащими из них заточками – вынимать из них оружие блатным было западло. Сами бунтующие зэки на открытое пространство предусмотрительно не высовывались, скрываясь кто за самим «сучьим» логовом, кто за локалкой, кто за баррикадами. Метрах в тридцати от линии обороны блатных находился заслон – бойцы лагерной охраны с автоматами на изготовку.

– Крикните им, что я пришел, – приказал

Васильев стоящему позади бойцов лейтенанту, держащему в руках мегафон.

Лейтенант козырнул, сделал несколько шагов вперед, включил мегафон и прокричал в него:

– Начальник лагеря здесь!

Несколько секунд ничего не происходило, а потом над одной из баррикад появилась какая-то палка с привязанной к концу белой тряпкой.

– Эт-то еще что за хрень? – нахмурил брови Васильев.

– Белый флаг, надо полагать, – хмыкнул Еременцев. – Ну дают, артисты!

Москвич оказался прав. Сначала палка поколыхалась вправо-влево, а потом из-за баррикады показалась чья-то голова.

Один из стоящих перед начальством офицеров тут же вскинул автомат, но Васильев прикрикнул:

– Не стрелять! Успеем еще. Лучше послушаем, что этот клоун нам скажет.

– Эй! Я – парламентер! Не стреляйте! – прокричал появившийся из-за баррикады зэк.

– Слова-то какие выучили блатари. Парламентер! – снова хмыкнул Еременцев.

– Дай-ка мегафон, – потребовал Васильев у лейтенанта. Тот охотно отдал начальнику требуемое.

– Я – подполковник Васильев! – крикнул начальник лагеря. – Стрелять не будут, выходи!

Зэк перелез баррикаду, осторожно спустился на землю и преспокойно зашагал по направлению к напряженно застывшим бойцам и стоящим у них за спинами начальникам.

– Сегодня даже не торгуются насчет скольких-то там шагов. Странно это, – негромко проговорил «кум». – Что-то мне эта наглость не нравится.

Васильеву самоуверенное поведение зэка тоже не нравилось, но сказать было нечего – ведь он же себя ставит в затруднительное положение, не их.

– Товарищ подполковник, помните, у них пистолет Клебанова, – напряженно сказал начальнику лагеря капитан.

– Ерунда, – снова обретая уверенность в себе, сказал Васильев. – Видишь же – в руках у него, кроме этого дурацкого белого флага, ничего нет. Прежде чем он ствол достанет, в нем уже столько дырок сделают, что за решето сойдет.

В словах Васильева была логика, и капитан замолчал. Тем временем парламентер – тот самый маленький, верткий блатарь, что ночью выходил на разведку, а во время резни в пресс-хате воткнул заточку в горло Обезьяну – подошел к вертухаям шагов на пять и спокойно остановился, не обращая ни малейшего внимания на направленные ему в грудь стволы автоматов.

– Где ты, гражданин начальничек? – весело крикнул он. – Ты меня видишь, а я тебя нет. Не бойся – оружия у меня нету, а твои шестерки все с трещотками.

Васильев

сделал несколько шагов вперед, однако из-за спин стоящих впереди трех автоматчиков не вышел – дураком «хозяин» никогда не был, и взять его на примитивное слабо было не очень-то легко. Но теперь блатной прекрасно видел Васильева.

– Ну вот, теперь ты меня видишь. Давай, говори, чего вам надо, – делано безразличным голосом сказал Васильев.

– Нам надо совсем немного, гражданин начальник, – по-прежнему ненатуральным веселым тоном, слегка выделываясь, сказал блатной. – Первое и самое легкое – чтобы нам пожрать принесли. Второе – чтобы всех, кто беспредел на зоне устраивал последнее время, под суд отдали. И тебя, гражданин начальник, первого. Заметь – много мы не просим. Не просим, например, чтобы тебя по нашим законам судили. Нет – пусть с тобой менты же и разбираются.

– Это все? – совершенно спокойным голосом спросил Васильев.

– Как же все?! Нет, дорогой начальничек, что-то у тебя память плохая стала! Стареешь, не иначе. Тебе же вчера ясно сказали – нам нужно присутствие представителя Минюста и независимых журналистов. Представителя Минюста привели, отлично. Но журналистов до сих пор нет.

– На фиг вам журналисты? – все еще довольно спокойно спросил Васильев. – Зачем нам шум вокруг этого дела? Думаете, вам от этого лучше будет? Вы бунт устроили, народу кучу положили, вон сколько трупов валяется, – Васильев кивнул на тела «сук». – Если большой скандал поднимется, то никто из вас до конца жизни из лагерей не вылезет. И сам понимаешь, не обычных – участникам бунтов строгач полагается.

– Умный ты, гражданин начальник, – отозвался блатной, уже без улыбки. – Но и мы не дурнее. Зачем нам журналисты – объясню. Расскажем в камеру о том, что последнюю неделю на зоне творилось, а там уж будь что будет. Но тебя, падла, мы точно уроем! – Голос блатаря стал жестким. – Мы, говоришь, до конца жизни из лагерей не выйдем? Так тебе самому туда же дорога! Или ты думаешь, мы не знаем, что за такие художества положено?

Спокойствие наконец-то изменило Васильеву.

– Урод! – взревел он. – Да мы вас, уголовные рожи, из огнеметов сожжем! И этот мусор, который вы навалили, вам не поможет! А тебя, придурок, пристрелим прямо сейчас, как собаку!

Зэк высоко поднял правую руку. Он сделал это совершенно спокойно и нарочито медленно, чтобы движение не выглядело угрожающим и никто из вертухаев сдуру не открыл огонь. – Начальник, посмотри, кто за моей спиной! – улыбнулся блатарь, показав выбитые через один зубы. – Только прикажи своим шестеркам не стрелять, а то своего замочите, а свидетелей до фига, не отопрешься, что я тебя не предупреждал.

Васильев ничего не сказал, но вертухаи и сами успели понять, что стрелять без четкого приказа не стоит – потом крайним окажешься.