Размышления о чудовищах
Шрифт:
В общих чертах можно утверждать, что жизнь почти каждого из нас — это что-то вроде архитектурного проекта, хорошо задуманного и плохо исполненного: тебе кажется, что ты строишь башню, а ты в действительности роешь туннель.
«Всякой промежуточной вещи предшествует другая, за всякой промежуточной вещью следует еще одна, и та, что предшествует, непременно является причиной последующей», — считал Аристотель. Так вот, после моей катастрофы с Эвой я находился в наихудшем месте — в промежуточной вещи, в ожидании событий.
Я солгал бы, если б сказал, что не пытался много раз позвонить Эве, пригласить ее в заведение Синь Миня, купить ей нового
Тогда настала моя пора бессонниц, потому что способность спать — это первое, что теряешь, когда сюжетная линия реальности кажется нам столь же несуразной и бессмысленной, как сюжетная линия снов: нам не нужно даже засыпать, чтобы представить себе, что мы падаем в пропасть.
Я проводил ночи, глядя в окно, а этим я обычно занимаюсь, когда живу один, и иногда видел, как возвращается Койот-Психопат с одной из своих пышногривых и мимолетных подруг, и спрашивал себя:
— Почему ты не Койот, Йереми? Почему нам выпало на долю быть Йереми, Йереми?
Я спал три или четыре часа в сутки и ходил опухший и злой, нервы у меня были как иголки, и рассвет раскрывался передо мной, словно цветок, рожденный мертвым. (Или что-то вроде.)
Человеческое существо — упрямое животное, трусливое, но упрямое, умеющее приспосабливаться к среде ради выгоды, которую она ему приносит, так что я воспользовался этим шквалом бессонницы, чтобы выпустить множество программ «Корзины с отрезанными ушами», и там я растворял яд: я говорил о венерических заболеваниях, о загрязнении окружающей среды, о проценте детской смертности… Я выбирал самые худшие из возможных тем, те, что допускали наиболее резкие отклонения, потому что я превратился в горького пророка радиоволн, в кого-то вроде Ницше в версии gore,одержимого желанием воткнуть ланцет, облепленный бактериями, в чье-нибудь сознание, раб своей злобы в адрес вселенной.
Само собой, я не стану повторять здесь суждения, которые бросал в свою призрачную аудиторию с тем же воодушевлением, с каким бросают камень в змею, потому что мне не хотелось бы превратиться в прозелита философского тремендизма, хотя ничто не мешает мне предложить вашему вниманию, в качестве образца, сценарий одной из самых оптимистических передач, что я выпустил в ту пору, а именно:
— Я только что видел по телевизору программу, в которой люди, считающие, что они находятся в подходящем месте, ищут пропавших людей, людей, сбежавших из того места, где, по мнению других людей, они должны находиться.
Потому что множество людей пропадает. Испаряется. Исчезает с лица земли.
Существуют такие субъекты, что сматывают удочки. Они бегут от своей семьи? Быть может, от начальника? Или, может статься, просто от ежедневного, навязчивого, приевшегося вида занавесок в цветочек или с чересчур большим количеством желтых ромбов? Ладно, побудительная причина их дезертирства нам неизвестна: они смываются, по какой-то причине смываются. Быть может, чтобы пойти другим путем, в поисках террористического режима, отличающегося от того, от которого они страдали с рождения.
Есть люди, которые смываются, и есть люди, которые делают телепрограммы, чтобы искать людей, которые смываются, беглецов, тех, что сбежали от нас, или от самих себя, или от ада, находящегося у них в собственности, который они всегда будут носить у себя в голове, как бы далеко они ни отправились. Поэтому где вы, беглецы? Что, черт возьми, с вами
И так я, в общих чертах, убивал эти долгие ночи, в которые Земля казалась мне неподвижной сферой, со звездами, окаменевшими на черном небе, и мои мысли кружились вокруг скрипучей оси, и это вращение со скрипом причиняло мне боль, и я пытался передать эту боль полудюжине несчастных, быть может, слушающих мою программу.
— Я встретил ее в «Оксисе» и сказал ей, что у меня дома завелся призрак, который занимается тем, что двигает вещи с места на место, понимаешь? Ей стало любопытно, я притащил ее сюда и трахнул два раза. В зад, — сказал мне Хуп из ванной, покуда приводил себя в порядок, чтобы нам с ним отправиться в «Оксис».
— Ты ее отодрал? В задницу? — спросил я его, полагаю, таким же тоном, каким человек спрашивает, вышла ли пуля, попавшая ему в легкое, через спину.
— Что ты хочешь от меня услышать, Йереми? Ты изнасиловал эту ведьму, одурманил ее тайком, накормил наркотиком ее кота, и тут судьба послала ей старину Хупа, с его филантропическим пенисом, чтобы заставить ее забыть об этом ужасном опыте, ужасном даже для ведьм, — и он принялся смеяться, и налил мне джин-тоника.
— Как ты мог трахаться с этой ненормальной? — спросил я его, чтобы изобразить светскость, и он снова принялся смеяться:
— Потому что я специалист по траханью с ненормальными, Йереми. Это подтверждает статистика.
Тот факт, что Хуп переспал с Эвой Баэс, вызвал во мне эмоциональную пустоту, которую трудно определить: нечто подобное, полагаю, должна чувствовать гиена при виде грифа, появившегося для того, чтобы сожрать останки животного, убитого ягуаром.
— Эта ведьма совсем тебе не подходила, Йереми.
Я свернул себе папироску, выкурил ее, и она, словно выстрел, упала мне в середину черепа, потому что гашиш может быть очень плохим товарищем в определенных случаях: пропадает его наполеоновский эффект, и он вдруг уносит тебя на своем ковре-самолете в заснеженную степь плотного испуга. Если плохо пошел трипи, ты можешь исправить его одной простой таблеткой, но чем исправить тяжелый сап гашиша? От него нет противоядия, потому что действие противоядия гораздо медленнее, чем сам этот тяжелый сап, так что тебе приходится смириться и как-то это пережить. Я откинул голову на спинку дивана и закрыл глаза, в поисках пустоты, невесомости, свойственной эктоплазме, отчасти чтобы попытаться отцентровать свое сознание, отчасти потому, что убранство квартиры Хупа, с его коллекцией металлолома, приглашает войти в спираль неприятных мыслей.
— Пара понюшек, и тебе станет лучше, — подсказал мне Хуп в своей роли психотропного алхимика. (Такова логическая последовательность у Хупа: пара понюшек кокаина, чтобы исправить папироску с гашишем, экстази и немножко трипи, чтобы выпрямить пошедшую вниз кривую кокаина, несколько папиросок, чтобы склонить тело к отдыху, снотворное, чтобы заснуть, и пару понюшек на утро, чтобы привести в порядок биоритмы.) — Пару понюшек, Йереми? — И именно в этот момент меня стошнило, потому что меня легко тошнит.