Разноцветные дни
Шрифт:
Река по закрайку, где вода потише, замерзла. Сверкает тонким льдом. Только быстрину не сковал холод. Несется свинцовая вода, позванивает на перекатах ледяными брызгами.
Вдоль берега низкорослые деревья, тростники и кусты ежевики, опушенные снегом. Тихо кругом. Пустынно. Непривычно как-то слуху. Ведь летом здесь, в непроходимых зарослях, самозабвенно свистали соловьи, тюрлюлюкали дрозды, верещали майны… Над солнечной поляной на суку высокого тала звонко отсчитывала годы кукушка.
Ничего этого.
И вдруг сын дергает меня за рукав:
— Смотри, папа!
На высоком округлом валуне посередине реки прыгала какая-то птичка. Серая. Очень похожая на трясогузку. И хвост держит так же лопаточкой.
Мы притаились за кустами ежевики, присели на корточки. Да птица и не обращала на нас внимания. Она шустро бегала по камню взад-вперед и будто что-то выискивала в быстробегущих струях.
Вдруг она остановилась и камушком плюхнулась в ледяную купель. Прошло довольно много времени, а птица все не показывалась.
— Утонула, — грустно сказал сын. — Пойдем!
— Подожди, сейчас она вынырнет, — успокоил я. — Это необычная птичка. Птичка-водолаз. А если точнее, то зовут ее оляпкой.
Сын недоверчиво посмотрел на валун.
И тут с подветренной стороны камня, словно по мановению доброго волшебника, вынырнула на свет оляпка. Птичка-водолаз.
И даже не отряхнулась от студеной зимней воды. Стала снова бегать по валуну.
Бр-р-р! Холодина. А она еще распевает свою песенку! Неужели ей мороз нипочем?
Да, нипочем, объяснил я сыну. Перья и пух у оляпки плотные, густые. Это ее и спасает от лютых холодов. В отличие от других птиц, например, зимородков и уток, она может подолгу быть под водой. Летом и зимой. Круглый год. Выискивает на дне реки под камушками водяных насекомых, личинок.
— Почему же мы летом не видели здесь оляпку? — спросил сын.
— Видеть-то видели, — сказал я. — Да, наверное, не обратили внимания. Летом на реке вон сколько пернатых…
Вот и выходит, что зимняя прогулка вознаградила нас еще одним добрым знакомством — с необычной птичкой. Птичкой-водолазом, которая, в отличие от других, никуда не улетает на зиму. Живет-поживает в родном краю.
БАРОМЕТР
Ходили мы, ходили по горам — полное ведерко грибов-шампиньонов набрали! Устали, конечно, очень. Присели отдохнуть под старой арчой. Ствол ее был расщеплен молнией на две половины. И от этого она казалась гигантским веером, висящим над тропой. Подует с ледяных вершин и опахнет нас хвойным ветерком. Хорошо так!
Сели мы на опавшую прошлогоднюю хвою. Теплую, мягкую. Смотрим — под нашими ногами целый муравьиный поезд движется. Причем один состав с ношей — ползет вперед, а те, что порожняком — обратно. Да споро так!
Наверное, жилище свое строят. Интересно…
Пока мы с егерем
— Скорее сюда! Сколько беляков…
«Беляками» Васька называл шампиньоны.
Пришлось оставить ведерко под арчой и спуститься к мальчишке.
Действительно, на небольшой поляне чуть ли не под каждым камнем, сверкая кремовыми шляпками, выпирали из земли грибы. Они еле уместились в вязаный Васькин берет.
Когда мы вернулись к арче, муравьев словно и след простыл.
— Интересно, куда они подевались?
Увидев мой удивленный взгляд, Петрович засуетился:
— Идемте быстрее домой. Дождь будет. Возможно, гроза.
— Какая гроза? — удивился я, оглядываясь по сторонам. Солнце в небе. Ни облачка. Ручеек бежит по саю — звяк да звяк.
— А я говорю — будет! — посерьезнел Петрович. — Муравьи лучше нас с тобой чуют погоду…
И только он это сказал, со стороны зубчатых вершин выплыла сизая туча. За ней другая, третья…
Мы припустили вниз. И уже выйдя на тропу, увидели, как над нами плеснула молния. Несколько капель тяжело плюхнулись под ноги. А минут через пять разразился настоящий ливень! Но мы были на крыльце егерского дома, и нам он уже был не страшен.
«Надо же, — усмехнулся я. — И где это муравьи прячут свой барометр?»
НА ДЖАЙЛЯУ
На рассвете я отправился с ребятами на джайляу косить траву. Работали до самого обеда, пока весеннее солнце не стало припекать.
Я решил отдохнуть. Расстелил мешковину, закинул руки за голову и лег.
Славно пахнет разнотравьем — боялычом, курчавкой, шалфеем… Рядом раскачиваются цветы — маки, васильки, пастушья сумка. На один из цветков села бабочка. Сложила веером сиреневые крылья и не шелохнется. Поодаль на травинке я увидел жука. Греет под целебными лучами бронзовую спинку, водит усами вверх-вниз от удовольствия. А еще дальше, у щербатого камня, замечаю сверчка.
— Цвирк, цвирк! — шевелит он крахмальными крылышками и будто прислушивается к звуку.
Мир вкушает послеобеденный покои. Человек и насекомые…
И тут у самых кед запоздало вижу муравьев. Как будто ручеек струится в сторону овражка. Каждый муравей с какой-нибудь ношей — куколкой, былинкой, соломкой…
И вдруг делаю для себя маленькое открытие. Много раз встречал и бабочку, и жука, и стрекозу, греющихся на солнце…
А кто хоть раз видел отдыхающего муравья?
БАРСУЧЬЯ НОРА
В конце весны возвращались мы с сыном из Шанибека, где были в гостях у знакомого пасечника.