Разносчик пиццы
Шрифт:
– Разве нет? – Макс смутился.
– Мне странно другое: по словам Аманды, утром вы обвиняли ее и даже поссорились, а теперь передо мной ее же выгораживаете. К чему бы это?
Макс замялся.
– Я… как бы точнее сказать… Мне хотелось ее позлить, вот я и ляпнул что ни попадя, не думая. А она всерьез все приняла, разозлилась. Мне бы сразу ее успокоить, сказать, что я так по-дурацки пошутил, но у меня гонор взыграл: она всегда была невоздержанна на язык, словами бросается, не остановишь.
– В этом, похоже, вы ей фору можете дать.
Макс помолчал.
– Да,
– С другой стороны, то, что вы сказали, еще никак не доказывает, что Аманда не причастна к смерти Михаила или Лидии.
– Но как же так, вы же сами сейчас утверждали… – Макс явно растерялся.
– Что я утверждал? Ничего, что противоречило бы одно другому. И пойдемте уже вниз, нехорошо на лестнице стоять.
Макс торопливо засеменил следом, по-собачьи пытаясь заглянуть то с одной, то с другой стороны. Наконец, решившись, выпалил:
– А как же презумпция невиновности?
– Вы, дружок, путаете оперативно-розыскные действия и официальное предъявление обвинения. Пока последнего не было. Но я повторяю: пока. За будущее не ручаюсь.
Лямзин толкнул дверь и пропустил Макса вперед. В гостиной стояла гробовая тишина. Лица присутствующих были красны от злости, и только Валерия выглядела невозмутимой. Она сидела у декоративной, крашенной под бронзу тумбы, опираясь на нее локтем, и курила. При появлении Лямзина она затушила сигарету и надела полуснятую с ноги туфельку.
– Что здесь произошло, пока меня не было? – Лямзин вгляделся в окружающих.
– Да ничего особенного, – ответила Мара. – Я к ежедневным ссорам привыкла. Благо, хоть не каждый вечер это происходит.
– Вы наш дом имеете в виду? – раздраженно спросил Артур. – Как вам не стыдно на Лидию клеветать!
– Нет, я говорю о всей округе. Раньше я даже предположить не могла, что есть места, подобные этому коттеджному поселку, где ссорятся едва ли не каждый день. То одни, то другие.
– Мара, помолчите лучше, – перебила ее Эка. – Ваши реплики иногда неуместны, а временами бестактны. Люди напряжены, знаете ли. И нервы у всех на взводе.
– А что я такого сказала, не понимаю? Что вы все взъелись-то на меня?!
– Неспроста мне эта мадам сразу не понравилась, как только порог дома переступила! Я знал, чувствовал, что от нее лишь неприятностей можно ждать! – злобно произнес Филипп.
– Чего вы горячитесь? Я не понимаю, что оскорбительного в вопросе: куда вы шли и почему оказались в тупике? Заблудились, что ли, Филипп? Нет, ну правда, как можно случайно идти мимо и забежать на огонек, когда от дороги до ворот метров сто, если не больше! – пожала плечами Мара.
– Для бешеной собаки и сто верст не крюк.
Филипп недовольно посмотрел на Валерию, которая, бросив эту реплику, отвернулась к окну:
– Ваше желание уколоть меня, даже когда это противоречит вашему собственному мнению, поражает. Вы решили теперь выступать на стороне Мары?
Мара попыталась что-то сказать, но Лямзин прервал ее резким окриком:
– Хватит!
– Нет, ну почему мне все и всегда рот затыкают? – Из глаз ее хлынули слезы. – Почему
Остап побледнел.
– Я пиццу принес, честно. Вы не верите мне? – Он нервно оглянулся и вдруг, осененный идеей, воскликнул радостно: – Да она же из окна упала, когда я на улице был!
– Ну и что! Дверь была открыта, в темноте вы вполне могли пройти в дом. А потом что угодно сказать!
– Нет, нет, Мара, вы не правы! Я сейчас докажу! – Остап нервно зашарил по карманам и достал квитанцию с временем поступления заказа. – Вот, я получил заказ и поехал сюда.
– И что это доказывает? – Аманда стояла в дверях, в черных очках и с черной лентой на голове, поддерживающей волосы. – Мало ли какие у вас цели, вы вообще темная лошадка.
– О, мисс правосудие явилась, – съязвила Валерия, – и, главное, ничуть не смущается оттого, что не в теме. Вошла – и с места в карьер.
– Нельзя быть такой злопамятной, я уже совершенно присмирела, а вы все ведрами громыхаете.
– Пустышка вы, Аманда, вечно ляпаете невпопад, – брезгливо поморщилась Валерия.
– Это вы продолжаете предыдущую ссору, не надо сваливать свои грехи на меня.
– Господи, когда же все кончится, – простонала Эрика, – это становится просто невыносимым!
Она встала и вышла во двор. Прохладный ветер остудил ее лицо и вернул ясность мыслям. Может быть, и не стоило сюда приходить – теперь она жалела об этом, но и иначе поступить не могла…
В тот день шел снег. Эрика наскоро оделась и заспешила домой – накопились дела, и нужно было непременно к завтрашнему утру успеть. У самого выхода из театра она остановилась. За окном завывала метель, и выходить в нее не хотелось. От метро идти далеко, и она, конечно, насквозь продрогнет, пока добежит домой. Внезапно дверь распахнулась, и с клубами морозного воздуха появился высокий белокурый мужчина. Эрика сразу узнала его, а он скользнул по ней мимолетным взглядом и, кажется, даже не разглядел.
Позже ей рассказали, что он – муж Лидии, что они давно женаты и очень счастливы вместе. Эрика пыталась выбросить его из головы, но у нее никак не получалось. Ей мучительно хотелось поговорить с Артуром, да что там поговорить – хотя бы заглянуть в его глаза. Но он, увы, так больше и не появился в театре.
Навязывать же свое общество Лидии Эрика не решалась, как вдруг та проявила инициативу сама. Сначала актриса забегала в костюмерную как бы по делу, а заодно и немного поболтать. Но когда поняла, что из всего рассказанного ею ни слова никуда не просочилось, стала частой гостьей. Постепенно она начала делиться самым сокровенным. Эрика же, слушая ее, каждый раз испытывала чувство вины. Ей было стыдно оттого, что она старательно изображает дружбу, тогда как на самом деле в отношениях с «подругой» ее интересовал только Артур.