Разношерстная... моя
Шрифт:
С той поры он со своей Твердушкой почти не расставался, заполучив уже через год столь долгожданный приплод. И даже успел порадоваться рождению наследника. Но через несколько дней внезапно скончался, успев, однако, прилюдно провозгласить нового Государя. И утвердить при нем до совершенных лет правительницу – его мать. Дорогую его сердцу государыню-матушку Твердиславу. Девку иноземную, что и сама-то едва до семнадцати годков не дожила. Так, во всяком случае, порешили кой-кто из князей да боярства. Порешили и вздумали избрать себе нового Государя: мужа смысленного, всеми довольного, всем угодного. Отца того самого державного князя Дражислава, что нынче затеял всю эту бредятину
Не хватило ума торопыгам оценить нюх и повадки государыни Твердушки. А у той в крови скопился яд всех ее достославных предков, что вот уже тысячу лет держали в железном кулаке необъятный и брыкливый, как бычок, Харанг. Не успели заговорщики превратиться в бунтовщиков, как матушка Твердислава показала себя во всей своей заморской красе. Откуда только что и взялось: падчерицы у нее в задушевных подружках, воеводы у нее в приятелях, дружина под каблуком, все столичное и окружающее столицу боярство стоит за нее горой. А всей прочей Антании – что раскинулась чуть не на треть известных земель от моря до моря – и вовсе плевать на всякие там призывы обрадовать себя новым Государем. Коли Градислав в трезвом-то уме счел свою супружницу достойной чести правительницы, так, верно, мужик знал, чего делал. А воевать с государевой дружиной и вовсе затея преглупственная: народишку побьешь кучу, серебра и злата потратишь три кучи, а в итоге хрен-то редьки не слаще. Покуда в Антании мир да покой, покуда народ не голодает, так всех всё устраивает.
Но государыню-матушку столь благой для нее исход не удовольствовал. И Твердислава сама пошла войной на сродственников покойного супруга. Не дружиной хороброй с треском да громом, а одним лишь своим умом да скользкими бабьими повадками. Всем правительница была люба-дорога. К примеру, идут к ней воеводы с жалобами, мол, засиделась дружина в безделье, забаловалась, так тут же и купцы весьма кстати подвернутся с жалобами на соседние державы. Дескать, оборони, матушка, забижают нас соседи, почем зря. Обдирают до нитки, цены на товар ломят несусветные, да и тебя поносными словами лают бессовестно. А то бесчестье великое, к стыду всей Антании… и потаенной радости воевод. Тут-то правительница и даст им волю, да только на свой лад: ступайте, мордобойствуйте, гребите в добычу все, до чего дотянетесь. Но, коль не одолеете супротивника, ко мне жаловаться ни-ни! Сами и расхлебывайте. А не расхлебаете, так и голова с плеч! Затраты же на поход покроются из воеводской казны: неча попусту залупаться, коль силенок маловато. Все по чести – всем то знакомо и понятно.
Или вот еще: встанут где-то подале от столицы в позу, дескать, сборы, наложенные на земли и людишек, поуменьшить бы. А не поуменьшите, так мы и железом погреметь не прочь. Правительница, тех сборов до совершеннолетия сынка ни разу не повысила! А потому и повод у нее разобидиться на этакое свинство, тут как тут! И посылает она вновь затосковавшую без дела дружину на обидчиков. И внове с тем же благословением: что с бою возьмете, то ваше. А не угомоните возомнивших о себе бунтовщиков, так земля вам пухом.
Что же до личных врагов, злоумышлявших против сынка Милославушки, так те в первые же три года ее правления как-то сами собой вымерли – и что за напасть такая? Правда, нового державного князя Держислава – кузена малолетнего Государя, как она его прозывала – та смертельная хвороба не коснулась. Люди понимающие оценили: видать, по малолетству. И по своеобразному милосердию Твердиславы, что не взяла грех на душу за гибель невинного дитя.
Нынче эта материна слабость двадцатилетней давности, отрыгнулась Милославушке, что вымахал повыше родного батюшки.
Ее доброе такое пожелание пропало втуне. Нынешние торопыги, что и впрямь полезли получать блага от юного несмышленыша, подавились, не успев квакнуть. А те князья с боярами, что служили опорой правительнице, тотчас подставили плечи Государю. Ему не перечили, однако, то и дело, оглядывались на матушку Твердиславу. И так-то направляли его норов в сторону благих свершений. Впрочем, здесь у них особых хлопот не случилось: сын был достойным продолжением отца с матерью. Не гнушался доброго совета и не греб все под себя, сообразуясь лишь со своими хотениями. Выучила его заморская принцесса Крайлена, натаскала на совесть, за что ей не раз кланялись в ножки.
– Что ж, матушка, выходит, вправду твой братец зубки на нас с тобой точит, – нахмурился Милослав, постукивая кулаком в подлокотник отцовского дубового кресла.
– Он с рожденья был мерзким, – пренебрежительно отозвалась Твердислава. – Наш старшой братец был наследником. Ему предстояло сменить батюшку. Лард`aвиг завидовал ему самой черной завистью. Нашлись доброхоты: научили мерзавца завидовать не без пользы для себя. Кард`aвиг-то поумней был и чужих наговоров не слушал. Кто ж ведал, что помрет он молодым? И наследника не дождется.
– Да уж, – буркнул боярин Дража, что ведал Посольской управой.
– Что сказать-то хочешь, Родослав? – тотчас вцепился в него Государь.
Он помнил: к Родославу Драже отец прислушивался поболе, чем к другим. И следовал в этом батюшкиным предпочтениям.
– Кто ж ведал, – повторил Дража, покосившись на государыню-матушку.
– Да уж договаривай, – усмехнулась та, сидя напротив сына и уложив подбородок на локоток, упертый в подлокотник кресла. – Не стесняйся порочить моего родича. Я б, к примеру, не постеснялась.
– Опять ваши загадки, – насупился молодой Государь.
– Да, какие уж тут загадки, – степенно ответствовал боярин Дража. – Мнится мне, что король Лард`aвиг и сам поторопил смерть брата. С Кард`aвигом-то мы всегда сговориться умудрялись. Не зудело у покойника в ненужных-то местах. Сидел себе смирно да с баронами своими мутузился. С благословенной Сулией иногда цапался за спорные земли. А нас лишь в торговых делах надуть и пытался – боле-то ничего важного. А Лард`aвиг на троне без году неделя, но уже скалится вовсю в нашу сторону.
– Мы ему поскалимся, – проскрипел старший воевода Антании из рода бояр Яворов.
– Не похваляйся, Явор, – вновь усмехнулась Твердислава. – Ты вон уже во всех местах кряхтишь да кашляешь. А за всю жизнь так с Харангом и не повоевал. Батюшка мой под короной голову имел. Кард`aвиг тоже. А у Лард`aвига под короной задница! Он для войны, может, не скоро и осмелеет. Сам же меня поучал, как я сюда пожаловала: задница пендель знатный чует прежде башки. Помнишь ли, как растолковал мне впервые, что значит: всыпать ума в задние ворота?