Разные дни войны (Дневник писателя)
Шрифт:
Паспорт – Фердинанд Лотманн, инженер из Берлина, родился 19 августа 1872 года.
Рабочая книжка со штампом «Генерал-гувернемент» выдана Зигмунду Ремаку, поляк, рабочий, родился 20 марта 1924 года, Краков.
Все это – за десять минут. На полу одной комнаты – бумажный могильный холм всей Европы.
…Бараки охраны. Аккуратные палисадники, кресла и скамейки, сбитые из березовых жердей.
Зольдатенхейм – небольшой барак, публичный дом для охраны. Женщины только из заключенных. При обнаружении беременности уничтожались.
…Дезинфекционная камера, в которой газовали «циклоном». Пол, потолок,
Голых людей ставили в большой камере вплотную друг к другу – в среднем 250 человек. Заперев за ними стальную дверь, обмазывали ее края глиной – для герметики. Через выходившие в камеру трубы команда в противогазах засыпала из коробок «циклон». После засыпки «циклона» и герметизации труб дежурный эсэсовец в глазок наблюдал за действием.
Разные показания о времени удушения – от двух до десяти минут.
Глазок – на уровне лиц стоящих в камере людей. Камера набивалась так, что мертвые не падали, продолжали стоять.
…Крематорий. Посреди пустого поля высокая четырехугольная каменная труба. К ней примыкает длинный низкий кирпичный прямоугольник. Рядом остатки второго кирпичного здания. Его немцы успели поджечь.
Трупный запах, запах горелого мяса – все вместе. Полусожженные остатки одежды последней партии погибших. В стену соседнего помещения вмазано несколько труб. Говорят, что, когда основная газовая камера не успевала справляться, часть людей газовали прямо здесь, около крематория. Третий отсек. Весь пол завален полуистлевшими скелетами, черепами, костями. Месиво костей с обрывками полусгоревшего мяса.
Крематорий сложен из кирпича высокой огнеупорности – из динаса. Пять больших топок. Герметические чугунные двери. В топках истлевшие позвонки и пепел. Перед печами полусгоревшие во время пожара скелеты. Против трех топок – скелеты мужчин и женщин, против двух – скелеты детей, лет 10–12. В каждую топку закладывали по шесть трупов. Если шестой не влезал, команда крематория обрубала не влезавшую часть тела.
Расчетная скорость – 45 минут на сожжение партии трупов – за счет повышения температуры была доведена до 25 минут. Крематорий работал, как доменная печь, без остановки, сжигал в среднем 1400 трупов в сутки.
…Барак с обувью. Длина 70 шагов, ширина 40, набит обувью мертвых. Обувь до потолка. Под ее тяжестью вывалилась даже часть степы. Не знаю, сколько ее, может быть, миллион, может быть, больше. Самое страшное десятки тысяч пар детской обуви. Сандалии, туфельки, ботиночки с десятилетних, с годовалых…
…Режим лагерей. Мучили бессонницей, до десяти вечера не пускали после работы в бараки. Если кто-то умер на работе и его не сразу нашли, пока ищут, все остальные ждут на морозе, иногда до часу ночи. Утром поднимали на мороз в четыре утра и держали до семи, до выхода на работу. Пока стоят, десяток умирает.
…С осени 42-го года военнопленных не допускали к работам. Получая уменьшенный
…Вырывание золотых зубов по дороге в крематорий.
…Из кузова автомобиля текла кровь.
…На огородах кровавая капуста и картошка, ничего не пропадает.
…В бараке портативная виселица с блоком.
…Он бил заключенных и вырывал у них золотые зубы. Это на очной ставке показали поляки. Вырывал и зубы с дуплами в поисках бриллиантов.
Теодор Шолен.
…Имела бешенство матки. Била женщин хлыстом по соскам и половым органам, через пять минут на полу лужа крови. Получила Железный крест.
Лагер.
Последние две записи относятся персонально к двум эсэсовцам-охранникам, которых успели поймать и с которыми я говорил там, в лагере. Фамилию мужчины я записал, фамилию женщины-надзирательницы, очевидно, нет. Если только стоящее у меня в блокноте слово «Лагер», написанное с большой буквы, не ее наспех записанная тогда фамилия. Может быть, и так…
Даже теперь не могу набраться хладнокровия, разбирая эти записи в блокнотах. Привожу только часть их, дающую представление о том целом, которое называлось – Майданек. Когда я писал о нем в сорок четвертом году в «Красную звезду», я считал, что факты сильнее эмоций, и, составляя свой мрачный отчет, стремился к наивозможно большей точности.
Однако в одном случае меня обманули свидетельства очевидцев, и я рассказал с их слов о гибели в Майданеке бывшего премьер-министра Франции Леона Блюма. Впоследствии оказалось, что это неправда. Леон Блюм никогда не был в Майданеке и не погиб, а успел еще раз после войны побывать премьер-министром Франции.
В 1964 году я упомянул в печати об этой своей двадцатилетней давности ошибке с мнимой смертью Леона Блюма и получил неожиданный отклик – письмо из Берлина с приложенной к нему фотокопией какого-то документа…
Хочу привести здесь и то и другое в переводе на русский язык, без всяких ненужных в данном случае примечаний:
Берлин, 19 марта 1964 г.
Уважаемый товарищ Симонов!
В номере 10 газеты «Новое время» я прочел Ваше «опровержение» присутствия Леона Блюма в Майданеке. Я не знаю, известно ли Вам о том, что Леон Блюм действительно был нацистами заключен временно в концентрационный лагерь, а именно в Бухенвальд. Там, кроме собственно концентрационного лагеря, имелось несколько каменных бараков для так называемых почетных заключенных. Там сидели, между прочим, Рудольф Бретшейд и его супруга (он был легко ранен во время бомбардировки в августе 1944 года, а затем в Шплиттерграбене расстрелян эсэсовцами), принцесса Мафалда Гессенская (она также была казнена) и Леон Блюм. Он был не то в конце 1944, не то в начале 1945 года отпущен – точной даты установить до сих пор не удалось.
Среди документов эсэсовцев мы нашли (я также был пленником в Бухенвальде и участвовал в нелегальной партийной группе) прилагаемое письмо, которое посылаю Вам в фотокопии. Письмо это характерно для манеры держать себя людей, подобных Блюму, и, возможно, представит и для Вас интерес.
С социалистическим приветом