Разные дни войны. Дневник писателя, т.2. 1942-1945 годы
Шрифт:
Наконец после блужданий мы выехали на верную дорогу. Впереди, слева и справа почти беспрерывно светили немецкие ракеты. Вдоль дороги и слева от нее стояла поставленная на прямую наводку артиллерия средних и малых калибров. Очевидно, до переднего края в эту сторону было не больше километра.
Мы двинулись дальше с малым светом и вскоре через пролом в разбитой стене въехали во двор полуразрушенного фольварка. Во дворе была такая грязь, что машина застряла в ней.
– Далеко еще? – спросил Мехлис.
– Нет, метров сто.
– Пойдемте.
Мы прошли через забитый людьми фольварк
– Здравствуйте, – сказал Мехлис вышедшему ему навстречу из блиндажа высокому, большому Гречко, одетому в кожаное пальто и полевую фуражку. – Здесь ваш НП? – В голосе Мехлиса прозвучало удивление.
– Да, здесь.
– Что же вы можете наблюдать отсюда?
– Во-первых, отсюда кое-что видно, а во-вторых, для наблюдений у меня вышка. – Гречко показал наверх, и я увидел в двадцати метрах от блиндажа построенную меж трех сосен и хорошо замаскированную большую, аккуратно сделанную вышку с большой аккуратной площадкой наверху и поднимавшейся к этой площадке удобной деревянной лестницей. И здесь все снова было устроено точно так же, как в тот раз, когда я впервые был у Гречко. Видимо, таков был его стиль. Кто-то другой, может быть, выбрал бы для наблюдательного пункта соседний фольварк. Гречко, должно быть, любил хорошо сделанные блиндажи и вот такие вышки среди деревьев.
Мы спустились в блиндаж. Там стояли стол, три стула и голая кровать с железной сеткой.
– Что говорят метеорологи? – сразу же спросил Мехлис.
– Ничего хорошего не обещают, – сказал Гречко.
Погода и в самом деле была отвратительная. Ночью шел дождь, земля размокла, а дождь продолжался. Похоже было, что он затяжной.
– Может быть, вы отмените наступление? – в упор глядя на Гречко, сказал Мехлис.
Я почувствовал за этими словами напоминание о неудаче предыдущего наступления. Гречко ничего не ответил.
– На какой час у вас намечено? – спросил Мехлис.
– Артподготовка намечена на десять, – сказал Гречко. – Но мы сначала в семь двадцать проведем частично артподготовку и разведку боем. По одному батальону от каждой из трех дивизий. Этой разведкой боем мы обнаружим, не ушел ли противник, захватим пленных и узнаем от них, не догадался ли он о предстоящем ударе. А если он раньше не догадался и начнет отходить на вторую линию сейчас, встревоженный этой разведкой боем, то сделать этого он все равно не успеет.
– На сколько назначена разведка боем? – переспросил Мехлис.
– На семь двадцать, – повторил Гречко.
Мехлис вышел на улицу, постоял там несколько минут и вернулся в блиндаж.
– Ничего не видно, видимости никакой.
– Да, видимости никакой, – согласился Гречко.
– Может быть, есть смысл отложить? – сказал Мехлис, впиваясь в Гречко глазами. – Сколько осталось времени до вашей частичной артподготовки?
– Еще двадцать пять минут, – сказал Гречко. – Сейчас я прикажу начальнику штаба связаться с командующим фронтом. На то, чтобы всех известить, что откладывается, нужно десять минут. Все сидят на телефонах. Товарищ Павлов? – Гречко назвал начальника штаба каким-то псевдонимом. – Позвоните от моего имени командующему, что видимость
Мехлис чуть заметно поморщился. Кажется, ему не понравилась эта формула запроса.
Мы вышли из блиндажа. Через некоторое время Гречко тоже вышел и сказал Мехлису, что приказано все отложить на час. Он вернулся в блиндаж, а я продолжал стоять с Мехлисом на воздухе. Погода была все та же. Минуло и семь часов, и семь двадцать, и восемь… В начале девятого Гречко снова вышел из блиндажа, и я оказался свидетелем их разговора с Мехлисом.
– Погода не улучшается, – сказал Мехлис. – Может быть, лучше вообще все это отложить?
– Командующий фронтом не давал мне таких указаний, – сказал Гречко.
– Но вы-то высказали ему свое мнение, что вы против того, чтобы начинать?
– Высказал.
– Ну и что он?
– Приказал отложить на час. Никаких других указаний не давал.
– То есть это вы считаете, что высказали ему свое мнение, когда при мне связывались с ним через своего начальника штаба до телефону? – сказал Мехлис.
– Да, – спокойно сказал Гречко.
– Возьмите на себя ответственность и отложите, – сказал Мехлис.
– Командующий фронтом таких указаний не давал, – еще раз повторил Гречко.
– А вы сами! Вы знаете решение Ставки по прошлому наступлению?
– Нет, не знаю, – сказал Гречко.
– Так вот я вам скажу. Решение Ставки было таким: мы могли попросить об отсрочке, нам бы ее дали, если б мы ее попросили. А мы этого не сделали и поплатились. Я бы на вашем месте отменил сегодня наступление. И донес бы об этом.
– Нет, – сказал Гречко. – Или я должен рассматривать ваши слова как приказание?
Это был вызов, которого Мехлис не мог принять. В таком вопросе член Военного совета не мог отменить приказания командующего фронтом. Это было бы неслыханное. И Гречко это знал.
– Так свяжитесь еще раз с командующим фронтом, – сказал Мехлис.
– Поздно, – сказал Гречко. – Через пять минут начнется. Уже поздно и связываться и отменять.
И в самом деле, на часах уже было четверть девятого. До начала подготовки оставались минуты. Я посмотрел на стоявшего рядом с Мехлисом Гречко. Несмотря на свой внешне спокойный вид и свое, видимо, твердое решение, вопреки нажиму Мехлиса не запрашивать вторично командующего фронтом, он, должно быть, все-таки нервничал и, закинув за спину руки, пальцами одной покручивал пальцы другой.
Предшествовавшая наступлению передовых батальонов частичная артподготовка оказалась довольно внушительной. В грохот орудий прорвались короткие залпы легких, установленных на «виллисах» эросов. Словом, все было сделано для того, чтобы полностью имитировать обычный характер нашей артподготовки.
– Ну, «Борисы» пошли, – сказал Гречко, продолжая крутить пальцы. «Борисами» он называл свои батальоны, пошедшие в разведку боем.
Погода все еще не прояснялась. Но Мехлис, который до сих пор относился критически к возможности улучшения погоды, теперь безотрывно глядел на небо, искал и то здесь, то там находил какие-то просветы. Теперь, когда наступление уже началось, он хотел, чтобы погода во что бы то ни стало исправилась, и почти галлюцинировал.