Разочарование разбуженной девочки

Кукла Роузи

– А, то, ту. Проходи и сиадай, ближие.
– Это она, со мной, на польском, вдруг заговорила.

Боже! Да, она же пьяная! Вот это да! И когда же она успела? Она лежит, на боку и спиной ко мне, голая. Бедра резко выступают по контуру тела. Одна нога подогнута, вторая выпрямлена. За ее телом я вижу бутылку виски, которая перекатывается перед ней и она почти вся выпита. Ну, что же это такое? Сначала один, потом другой? Сумасшедший корабль какой-то, а не яхта. Вся команда пьяная. Надо ее разбудить. Трясу ее. Ноль, реакции.

– Ингрид! Ингрид! – Почти кричу ей в самое ухо. Она слабо шевелит рукой и все.

Надо ее, думаю, в каюту отвести. Ведь

если она в туалет захочет, то может вывалиться за борт. Надо обязательно ее перетащить. Начиная ее тормошить. Она только стонет и слабо шевелит рукой. Присела рядом. И все никак не могу приспособиться и приподнять ее тело. Оно обмякло настолько, что кроме непомерной тяжести в руках я с ним ничего не могу сделать. Я уже десять минут пытаюсь ее приподнять и поставить на ноги. Она спит. Вожусь, а сама понимаю, что вряд ли я с ней по борту пройду. Точно, улетим с ней вместе в воду. Оставила эти попытки. Ну, тогда я с ней буду рядом, пока она не отойдет и не выспится. Чтобы ничего не вышло, посижу рядом. Она все так же лежит передо мной голая, на боку. Но ноги ее разошлись, и я с волнением замечаю, что я уже могу видеть ее гребешок губок, что показывается у нее между сдвинутых ножек. Сама не знаю, как, но мне так хочется их трогать. Нет, думаю. Я, что? Так же нельзя. Ведь, она же должна мне позволить, сказать. И пока я начинаю моститься и усаживаться с ней рядом, прижимаю ее тело к себе, чувствую, как она валится на спину и ноги ее разъезжаются в разные стороны. Сижу и смотрю. Только туда, только на то, что я вижу. Я так близко, что стоит мне наклониться, и я смогу коснуться ее лона лицом. Сама эта мысль меня просто обжигает.

Как? Ты, что? Разве же, так можно? Волнуюсь и глаз не могу оторвать от ее губок, и холмика лобка, слегка прикрытых, аккуратно остриженными, светлыми волосиками. А что, если потрогать? От этой мысли, даже дыхание замирает. Ничего себе! Вот и потеряю невинность! Наконец-то приходит мне в голову, забытое слово. Да, да! Потеряю невинность! Вот, сейчас приложу руку и потеряю. Сама эта мысль, о потери моей невинности, девичьей гордости, так разбирает меня своей запретностью, что у меня начинает слегка все кружиться перед глазами. Ну? Говорю себе. Так на что же, ты согласна? На что же решишься? Борюсь буквально несколько секунд с искушением греха. Во мне протестует одна сущность моего я, а вторая, стучится, толкает мысли на греховное, сладкое и такое запретное, но желанное. Борюсь в искушении.

Видно, есть в мире, что-то свыше. Потому, что есть она связь, между душами людей, любимых и близких. Видимо так и работает эта аура, что до сих пор не распознана, не понята. Но мы пользуемся ей, мы не знаем, как она действует. И когда мой, протестующий крик, невинной души взрослеющей девочки вырывается из меня, помимо воли моей и летит, мгновенно, сообщая матери, что со мной что-то не так, что суть моя искушается, то она, эта аура, доброты и вместилище человеческих душ, заступается.

– Лимит, Лимит! Это Хит. Ответьте. – Слышу я, как раздается с кормы голос, по радио, второго капитана.

– Хит, Хит, это Лимит! – Слышу я, голос нашего капитана.

– Лимит, Лимит, с вами будут говорить, позовите к радио...

– Мама! Мамочка! - Радостно лепечу я. –Я, тебя слышу, у меня все хорошо. Как, вы?

Я стою, прикрываясь стыдливо рукой. Говорю и все равно слышу, в паузах нашего разговора, как привычно ворчит Марек. А когда оборачиваюсь, вижу, что он опять не пользуется туалетом, как мы и стоит голый, ко мне спиной и писает, разбавляя океан.

Мне становиться,

почему-то смешно. И я смеюсь в микрофон, в ответ слышу мамин голос и чей–то голос еще, так похожий голос, на папин. Мама тоже смеется и с облегчением мне говорит, что ей так захотелось мой голос услышать и сейчас она знает, что все со мной хорошо, что она так зря волновалась.

Часть вторая

Я еще держала в руке свое спасение. Мне достаточно было только нажать кнопку, и долетел бы к ней, моей мамочке, мой призыв о помощи и спасении. Только она одна могла во всем белом свете помочь, сберечь меня!

Мамочки! Родные наши, единственные! Не отворачивайтесь от нас, детей своих. Помните! Что пока вы живы, вы нам нужны, что только вы можете оберечь, защитить нас, спасти в этой трудной, взрослеющей жизни.

Не отрекайтесь, не успокаивайтесь! Помните, волнуйтесь и слушайте свое сердце! Рядом, где-то, все еще живет дитя ваше, стучится частичка вашего сердца и плоти, просит помощи. Не черствейте, не теряйте из виду нашу ауру. Тонко прислушивайтесь, ловите наши невидимые посылы в пространство, сигналы гибнущих душ! Помните, слушайте!

Но видно, так уж устроен наш мир, что как только мама услышала мой голосок, то она успокоилась. Не знала она тогда, что в следующее полчаса, час выпадет ее девочке и родной кровинушке и не только искушения, а хуже того, тяжелые испытания.

Я не решилась, не решилась надавить пальцами кнопочку, хотя всеми своими внутренностями чувствовала беду. И она, как та волна, что с каждой минутой все возрастала за бортом, обрушилась на меня.

Уже откладывала микрофон, а спиной своей чувствовала. Чувствовала, но сначала, поняла. Что этот добряк, капитан, пьяница, просто дядя Марек может насильничать. Как я не верила этому, не хотела поверить. Ведь вдумайтесь сами. Перед пьяным, здоровенным и голым мужиком, крутит своей аппетитной попкой, Лолита. Стоит обнаженной и не защищенной спиной, и уже не прикрывается вовсе.

Поэтому, как только я почувствовала на своих плечах грубую, сильную руку, сначала одну, а затем другую, я выскользнула, провалилась, исчезла. Раз! И меня нет!

Конечно же, я не делась куда-то, а я, просто пролетела, в одно мгновение, ступеньки каюты и уже защелкнула, за собой, спасительную задвижку, на дверце туалета. Все! Я спасена!?

С замиранием дыхания прислушиваюсь. Нет, не слышу, не ощущаю, не чувствую его! Понимаю, что ускользнула, что спасена. Уф, слава, богу! Потом, вдруг, смеюсь беспричинно. Мне все, что только что произошло или могло произойти, показалось смешным и теперь, за закрытой дверью туалета, даже не мыслимым. Ну, скажите, на милость, что, что он хотел со мной сделать? А самое главное, как?

Ну, в самом-то деле? Размышляю я. Что это я? Чего я так испугалась. Он, что? Этот огромный и голый дядька, и вправду захотел сцапать и поиметь меня?

От этих запретных слов, всплывающих из далекой памяти, я начинаю смущаться и возмущаться. Потом сомневаюсь. Потом опять возмущаюсь и наконец, просто пугаюсь. Пугаюсь того, что ведь же могло такое случиться. Ведь я же могла, да, да, я ведь точно, могла бы с ним, ну, как, там, как бы сказать… Лихорадочно перебираю, ищу эти новые для себя и пугающие, раньше совсем не нужные слова и когда, наконец, это слово медленно, всплывает в памяти, я осекаюсь. Точно! Он меня хотел трахнуть! Да, да! Трахнуть! Меня? Нет, не меня всю, а только мою малютку, мою славную, маленькую лодочку.