Разорванный круг
Шрифт:
— А ты можешь выразиться точнее? — спрашиваю я.
Он качает головой.
— Но почему манускрипт обязательно должен иметь такое огромное значение? — спрашиваю я. — Может быть, в ларце… псалмы?.. Стихи? Секретные любовные письма папы? Или еще что-нибудь в этом роде.
Он смеется, ударяет ногой по корню дерева, высунувшемуся из-под земли.
— Друг мой, манускрипт, который привозят в золотом ларце в монастырь на краю земли, не может содержать счетов за покупку или прокорм ослов, это я могу тебе гарантировать.
—
Петер думает. Пока он стоит и размышляет, он беззастенчиво оценивает меня.
— Кое-что о христианстве? — предполагает он. Или утверждает.
— Евангелие Q? — подсказываю я ему.
Он издает звук одобрения.
— Может быть, да. А может быть, нет. Это меня не удивило бы. Но у меня такое ощущение… Нет, я не верю, что это Евангелие Q.
— Почему бы и нет? Это подтверждало бы твою гипотезу.
— Бьорн, — он переходит в наступление, — что ты знаешь об Институте Шиммера?
Я бросаю взгляд на светящийся дворец внизу, под нами:
— Это одно из ведущих исследовательских учреждений по изучению иудейской и христианской религии?
— Верно. Это наше академическое алиби и наша слава. — Он приближается ко мне, и я чувствую запах коньяка. — Я поделюсь с тобой секретом.
Он молчит, я жду. Он протягивает мне фляжку. Я чуть-чуть отпиваю.
— Б о льшая часть того, что мы выясняем, публикуется в ведущих специализированных журналах мира. Или же выходит в виде отчетов, научных работ, докторских диссертаций. Но мы занимаемся также исследованиями, о которых никогда не сообщаем коллегам. Эти исследования предназначены только для строго ограниченного круга.
— Исследования чего? — спрашиваю я.
— Древних текстов.
К счастью, он не смотрит на меня, потому что я совсем не удивился. Я надеялся на что-нибудь более интересное. Исчезнувшие клады. Забытые могилы королей. Древние загадки, которые до сих пор не удалось разгадать. Тайны пирамид. Мистические карты недоступных горных долин, где весело журчат ручьи с эликсирами вечной молодости. У меня воображение, прямо скажем, довольно примитивное.
— Древние тексты, — повторяет он и причмокивает, — коды ДНК цивилизации и знаний, если хочешь. Источники нашего понимания прошлого. И тем самым понимание того, кто мы есть сегодня.
— Высокопарные слова. Но я понимаю, что ты хочешь сказать.
— Это оригиналы рукописей. Записи происходящего и записи пересказанного. Письма. Законы и предписания. Гимны. Евангелия. Библейские тексты. «Свитки Мертвого моря». «Библиотека Наг-Хаммади». Манускрипты, которые вполне могли быть включены в Библию, но не попали туда. Потому что в свое время кто-то этого не захотел.
— Уж не Бог ли?
Он фыркает:
— Совсем не Бог.
Я говорю:
— Если никто не знает, что в золотом ларце или что написано в спрятанном там манускрипте, то почему же
Петер поднимает глаза к небу. Воздух прозрачен. Звезды среди листьев кажутся молоком. Меня захватывает мысль, что огоньки, которые мы видим на небе, — это прошлое. Самые дальние из звезд на небе перестали светить задолго до того, как появилась Земля.
Мы делаем не спеша еще несколько шагов. Петер садится на камень.
— Если будет позволено, — произносит он, — то я сделаю предположение, что речь идет о библейских текстах.
Я сажусь рядом с ним. Камень холодный, это чувствуется даже через брюки.
— Ты хочешь сказать — оригиналы библейских текстов?
— Например. Или совершенно неизвестные и тем не менее принципиально значимые тексты. Или оригиналы известных текстов, которые доказывают, каким образом впоследствии изменили содержание.
— Библии?
Он наклоняет голову:
— Да. Тебя это удивляет?
— В общем, да. Разве кто-нибудь мог поднять руку на Библию?
— Конечно.
Петер достает сигару и закуривает ее. Пламя зажигалки кажется в темноте морем света. Возникает ощущение, что вокруг множество насекомых, которых мы не видим. Запах табака вытесняет ароматы цветов и трав.
— Библия не была написана за один прием, — говорит он. — Библия была плодом коллективного творчества, понимания и интерпретации. Кто-то начал. Кто-то завершил. В середине историю приукрашивали. — Он делает глубокий вдох, потом выпускает дым через нос. — Для того чтобы понять Новый Завет, мы должны понять историю. Ты не можешь читать Библию в отрыве от исторической действительности, в которой жили пророки и евангелисты.
Я хмыкаю. Делаю еще глоток коньяка. Кто-то зажигает в библиотеке свет. Стеклянные купола крыши дерзко сверкают синим светом неоновых ламп. Как будто трубки ламп заснули глубоким сном и не желают пробуждаться.
— Я не вижу связи между библейской историей и иоаннитами, — признаюсь я.
— Связь появилась гораздо позднее. Они стали охранять те знания, которые скрывал ларец. И скрывает. Иоанниты перевели свою резиденцию в замок крестоносцев в Акре, когда Иерусалим пал в тысяча сто восемьдесят седьмом году. Здесь они находились более ста лет. — Он медлит. — Мало кому известно, что орден иоаннитов разделился на две части в тот период, когда их резиденция была в Акре.
— На две?
Я чувствую, что это важная информация, но не понимаю почему. В темноте глаза Петера горят.
— Это может показаться несущественным. Лишь немногие историки и специалисты по истории религии знают, что орден разделился. И почти никому не ясно почему. Известная историкам часть перебралась затем на Кипр и Родос, а позже в Мессину и на Мальту в тысяча пятьсот тридцатом году.
— А вторая?
— Исчезла! Вернее сказать, ушла в подполье.
— Почему?
— Я не знаю.