Разожги мой огонь

Май Татьяна

* * *

Отец-Солнце еще выше поднялся, когда наконец друг от друга оторвались. Я на животе лежала, подперев одной рукой подбородок, а другой Редрика кормила ягодами земляники, что Огневик в дорогу надоумил взять.

— Так-то мы до горы и вовсе не доберемся, — усмехнулся хозяин вулкана, норовя губами не ягоду поймать, а кончик моего пальца.

Я хохотала, на хозяина вулкана смотрела, а сама нет-нет да и замечала, что еще вчера он задумчив

был, а сегодня только улыбается. Неужто вдвоем проведенная ночь так его изменила?.. Или после, во сне что видел? Уверена была, что ответа на этот вопрос так и не узнаю.

— Ну все, пора нам, супруга, — решительно сказал Редрик, поднимаясь. Сила воли у него сильнее моей была, стоило признать.

— Умыться бы не мешало, — вздохнула и из волос травинку вытащила.

Гребень не догадалась с собой прихватить, не думала, что на ночь задержимся, а косы-то за ночь основательно подрастрепались. От неожиданности взвизгнула, когда Редрик на руки подхватил и зашагал меж деревьев.

— До самой горы так понесешь? То-то удивление будет, ежели увидит кто, — снова засмеялась.

— Ручей там есть, — улыбнулся. А потом добавил: — Бесстыдница.

Льнула к нему, а сама все ту ночь вспоминала, когда точно так же на руках нес к Изначальному Огню.

Ручей и впрямь с другой стороны поляны бежал. Неширокий, но глубокий, сверкающий и такой густо-синий, что и сама бы не поверила, своими глазами не увидь.

Редрик в воду зашел и только там руки разомкнул, позволив соскользнуть вдоль своего тела. Это телу его очень понравилось, сразу заметила. Щеки точно вспыхнули, почувствовала, как зажгло, а Редрик только хмыкнул. И кто еще из нас двоих бесстыдник?

Студеная вода мне до стана доходила. Прижалась к хозяину вулкана, едва зубами не стуча.

— Холодно, — пожаловалась.

— Огонь-то тебя разбаловал, супруга, — засмеялся, потом ладонями вдоль моего тела провел, медленно, дразня. Вслед за его руками мнилось, что и кожа краснеет от смущения.

Когда Редрик ладони в воду опустил, почувствовала, что вода горячей становится, и пар от нее поднимается.

— Теперь-то тепло тебе? — уточнил насмешливо.

— Еще немного — и сварюсь, — ответила, глядя на него из-под ресниц.

Отошла чуть дальше, там, где вода холодная была. Набрала пригоршни и в хозяина вулкана плеснула. Захохотала, когда и в меня брызги ответные полетели. Как дети малые друг друга водой окатывали, хохоча. Метки брачные на его и моей руке сверкали, будто огнем подсвеченные.

Редрик стремительно ближе подскочил, заключил в объятия, обхватил лицо мое ладонями, заставляя на себя смотреть.

Дышал тяжело, на лице капли воды блестящими крапинами застыли, на губах улыбка блуждала.

— Опять скажешь, что возвращаться пора? — облизала губы, на которых тоже вода была.

— Как есть — лисица, — покачал головой и к губам приник.

* * *

В

гору возвращались к вечеру. Обвела последний раз взглядом поляну, где столько радости испытала. Хихикнула стыдливо. А потом подумала, что стыдиться-то и нечего. Редрик — супруг мой. А даже ежели б и супругом не был… Тотчас головой покачала. Вот уж не думала, что такие мысли забредут.

Скрепила плащ брошью, к коню подошла. Редрик сумки через спину коня перекинул и теперь стоял замерев. Заглянула сбоку и приметила, что в пальцах кольцо вертит. Обручальное. Мое.

Решение долгим не было.

— А я-то думаю, где его потеряла, — протянула руку раскрытой ладонью вверх.

Редрик на меня взгляд перевел. Ни слова не сказал, надел кольцо на палец и, руку мою сжав в своих ладонях, поцеловал.

Когда снова глаза поднял, в них будто переменилось что — видела невысказанную печаль да безмолвную тоску.

— Что такое, Редрик? — спросила тихо, не выдержав его пристального взгляда.

— Ничего, Лисса, — покачал головой. Поняла, что хотел рассказать о чем, да передумал.

Нахмурилась, когда отвернулся. С этой стороной его натуры — все держать в себе — еще только предстояло примириться. Хоть и говорят в народе: молчание — золото, да только у болтуна иной раз что и вырвется дельное, а у того, кто в себе все держит, поди угадай, что на сердце.

Вздохнула, осознав, что дело это не одного дня, предстоит еще Редрика приучить о своих печалях рассказывать. Работа трудная ожидает, это ясно понимала, потому как проще немого о своих бедах говорить научить, нежели того, кто все в себе держал три десятка лет. И уж тем паче хозяина вулкана, что сейчас руку мне протягивал, чтоб на коня подсадить.

Вскоре покидали приютившую нас поляну. Редрик рукой повел, костер вмиг погас, будто и не горел вовсе. Поляна тотчас неприветливой и осиротевшей стала. Но мне-то в кольце рук Редрика уютно было.

— Куда ж мы? — удивилась, заметив, что он коня по другой дороге отправил, не по той, которой сюда добирались.

— Объедем, — ответил коротко.

Почему — не сказал. Ну да я уж уяснила: ежели про что не хочет говорить — не станет. Откинулась на плечо его, вздохнула. Он мой вздох по-своему истолковал.

— Не печалься, супруга. О грядущем думай.

— О празднике?

— О том, как вдвоем в Ольтар поедем. Сказывают, из-за моря съедутся на ярмарку песенники и гусляры, а еще сказители да скоморохи.

— Что мне до тех сказителей. Лучше ты расскажи что-нибудь, Редрик.

— Рассказчик из меня не самый умелый.

— А ты по-простому. Как есть.

Призадумался, но вскоре спросил:

— Какой же тебя историей потешить, супруга?

— А вот хоть бы про детство свое.

Хмыкнул.