Разрешенная фантастика – 1
Шрифт:
Сумрак, царящий здесь, под тридцатиметровыми кронами, даже в полдень, мои привыкшие глаза нисколько не смущал. В волшебной дымке, просачивающейся сквозь густые кроны, словно струя тумана через сито, лес казался сказочной шкатулкой с драгоценностями – только вместо жемчугов, рубинов и изумрудов были яркие бабочки, мелькающие в кронах перья попугаев, и пятна глянцево отсвечивающих цветов и плодов…
Свешивающиеся сверху лианы с живущими на них великолепными орхидеями могли бы отвлечь от дела только горожанина, случайно попавшего сюда,
Спокойно и уверенно, ни на что постороннее не отвлекаясь, я скользил по джунглям – бесплотный дух среди бесплотных теней. Впрочем, не скажу, что вокруг стояла тишина – нет, полуденные джунгли всегда полны экзотических звуков, если не пугать обитателей: тут и звонкие крики тех же попугаев, и потрескивание подлеска, когда в нём пробирается пекари с выводком полосатых, словно арбузы, поросят, и рёв самца-мартышки, обозначающего границы своего участка, или грызущегося с очередным подросшим отпрыском за право обладания гаремом из десятка самок.
Я обернулся назад – всё в порядке: передвижного домика-трейлера уже не видно. Пожалуй, я отошёл на добрых полкилометра от старой заросшей папоротником и подлес-ком колеи, на которую с таким трудом въехал. Ничего, не заблужусь как-нибудь.
Оглядевшись, я заметил то, что мне нужно: огромную упавшую верейю, на корнях которой налип ком мягкого перегноя. Забраться на неё такому проворному и худому малышу как я, труда не составило.
И вот я обозреваю окружающее пространство с высоты побольше моего роста.
Ага, есть!
Буквально шагах в пятидесяти почва как бы поднимается, выдавая выположенный временем и упрямыми ливнями холм. И на нём очень даже отчётливо видны остатки древних стен. Да, точно: когда-то здесь жили люди. Значит, остались полуразрушенные дома, или хотя бы их развалившиеся замшелые стены, и где-нибудь там, ближе к центру бывшего города, есть и площадь, и дворец, и его подвалы…
Да, чего-то именно такого я от этого девственного уголка и ожидал. Словно инстинкт вёл меня сюда, как магнитом указывая моему неуёмному духу направление и время. Я приехал как раз куда надо. Здесь должна жить она.
Теперь я шёл не наугад, осторожно и медленно. Нет, куда быстрее я двинулся на холм. И дальше – вглубь городка. Или города.
Нет, всё же городка: буквально в ста шагах он закончился, как закончился и холм. Похоже, здесь-то, на холме, они и построились, и жили… Что не помешало неумолимому времени заставить их исчезнуть, или уйти, а зарослям – поглотить город так, словно его здесь никогда и не было.
Пришлось вернуться.
Забравшись на остатки стены из ничем не скреплённого камня, жёлто-зелёно-красного от мха и лишайника, я снова внимательно осмотрелся. Вот тут, слева,
Подойдя и встав напротив, я воззвал:
– Госпожа Нагайна! О, великая праматерь всех Змей! Ничтожный раб молит о твоей помощи! Снизойди же, и выслушай!
Пришлось повторить ещё два раза, прежде чем я почувствовал слабое, а затем и вполне слышимое присутствие. Она здесь! Она откликнулась!
Значит, есть надежда!..
Зашевелились кусты на границе стены и ровной площадки, бывшей когда-то внутренним помещением храма, и вот из них, медленно и торжественно возникла гранённая головка, вся в чёрных, словно обсидиановых, блестящих чешуйках. Ах!..
Спокойно поднялась она из зарослей на высоту моего плеча – ого! Значит, длина змеи не меньше четырёх шагов – об этом говорит и туловище толщиной почти с мою икру! Однако вот она замерла, вонзив взор абсолютно равнодушных глаз мне в лицо.
Я упал на колени. Сложил руки в мольбе:
– О, повелительница Джунглей! Великая Нагайна! Снизойди, выслушай маленького мальчика! О твоей помощи я молю, и готов заплатить любую цену!
Спустя долгую минуту, показавшуюся мне вечностью, послышался тихий свист:
– Говори!
О, Брама! Она согласилась!
И пусть пока – не помочь… Но хотя бы выслушать!
– О праматерь всех змей! Молю тебя о помощи! Я привёз сюда свою бабушку…
Она там – в фургоне. Она сама уже не может ходить… Она просит тебя моими устами: приди, оборви бесполезные и мучительные страдания, которые она терпит! Подари ей твою милость: всего один укус. И душа её обретёт свободу от бренного больного тела, и возрадуется там, на небесах!
– Что… С твоей бабушкой?
– О! Она больна неизлечимой болезнью, которая доставляет ей невыносимые страдания! Все усилия врачей ни к чему не привели! Мы потратили все наши деньги, но излечение невозможно! Бабушка умоляет – всего один укус, чтобы оборвать нить её жизни, избавить её от бессмысленных мучений!..
– Зачем мне это делать?
– Конечно, из вашего бесконечного милосердия! Разве Великий Создатель не завещал нам любить своих братьев и сестёр, живущих на нашей священной земле?
– Нет. Змеям он ничего не завещал.
– Умоляю вас, милостивая госпожа! Вы же знаете, что такое боль! Неужели вы оставите умирать сестру по крови?!
– Откуда мне знать, что она – моя сестра?
– Ну как же! Это она научила меня вашему языку! И объяснила, что вы – только вы! – можете, если захотите, прийти на помощь тому, кто сам себе помочь умереть не может.
– Да, язык ты знаешь… – томительная пауза. Я вновь склонил голову, надеясь, что выгляжу достаточно смиренно и жалко, – Хорошо. Веди! – согласие прозвучало неожиданно быстро. Я даже слегка растерялся. Но не настолько, чтобы забыть отбить поклон, коснувшись земли лбом, после чего быстро вскочил: