Разрозненные страницы
Шрифт:
Год за годом я не перестаю удивляться мужеству и долготерпению С. Каштеляна. Неистощимая фантазия, чувство современности, чувство ритма, тонкое музыкальное чутье позволяют ему опередить всех, кто специально занимается разработкой трюков, балетно-эстрадно-цирковых номеров. Взяв иногда рядового начинающего актера, С. Каштелян не успокоится, пока не сделает артиста неповторимым мастером, даже если на это уйдут годы и годы, пока не будет создан неповторимый номер с такой выдумкой, с такой техникой, что его даже украсть трудно. Так шлифует камень мастер, зная, что все грани будут сверкать и радовать зрителя. А сам Каштелян, великолепный актер, рано перестал выступать на эстраде. К
Сергей Каштелян родом из цирка, где он также много и бесконечно трудился.
О своих друзьях в цирке я уже говорила и еще хочу сказать: какая-то особая закваска у этих людей.
Еще у меня есть дружище — это Сергей Курепов. Акробат (верхний), блиставший на эстраде в неподражаемом номере «Неудачники», он много лет беззаветно служил эстраде. Человек умный, остроумный, очень хороший товарищ, сколько раз за все прошедшие годы в разных поездках он просто спасал людей от отчаяния своими шутками, никогда не падая духом и умея высмеять и себя, и других зло и весело. О нем чудесно пишет в своей книге «Почти серьезно» Юрий Никулин.
С. Курепов и сейчас продолжает оставаться собой. Ему уже семьдесят лет, он не работает, но гимнастикой продолжает заниматься, чтобы не потерять своей акробатической формы. Сергей Яковлевич на любой этаж может подняться по лестнице на руках. Мы ходим с ним на далекие прогулки, ходим на выставки в московских залах. Курепов хороший и добрый товарищ: он не только привезет нужную вам книгу или расскажет о ней, но, например, поедет в самую далекую больницу, если узнает о ком-нибудь, кто одиноко лежит там. Сергей Яковлевич собирает все фигурки, скульптуры на тему цирка. А кроме того, его страсть — колокола. Вот чудак! В доме Сергея Яковлевича висят колокола и колокольчики, и он часами может сидеть, наслаждаться их звоном.
Когда фронтовая бригада, чуть не плача каждый раз, влезала в крошечный автобус, давя друг друга и задыхаясь от пыли, Сергей Яковлевич произносил своим высоким, клоунски-пронзительным голосом:
— Опыт войны показал, что актеров можно возить только в душегубках! — Все начинали хохотать, и чихать, и рассаживаться друг на друге весело, как дети (это, кстати, тоже чисто актерская черта — способность к мгновенной смене душевного состояния).
Не по порядку
Когда рассказывают или вспоминают о Корнее Ивановиче Чуковском, то получается, что у каждого человека есть свой Чуковский. И такой он для всех разный и разнообразный, и кажется странным, что все вместе это один Корней Чуковский. Многие помнят, когда и как они встретились с ним (например, В. Берестов помнит день и час этого знакомства), а я не могу рассказать о нашей первой встрече с Корнеем Ивановичем, потому что я не помню, чтобы когда-нибудь я была с ним незнакома.
Вероятно, состоялось наше знакомство в то незабываемое время конца 20-х — начала 30-х годов, которые как-то слили тех, кто давно работал в искусстве, с теми, кто только что входил в него. Плеяда самых молодых поэтов, актеров, композиторов, художников сразу ворвалась в жизнь и была с удивлением и интересом встречена знаменитыми стариками (им тогда было лет по 40–50), которые много лет вершили судьбы искусства. Открывались и закрывались театры. На спектаклях, на премьерах возникали страстные споры, ссоры и чуть ли не драки. Спектакли 1-й студии МХАТа, студии 2-й, Вахтангов и «Турандот»,
8
От латинского выражения semper ante — всегда впереди.
Среди тех, кто проявлял всегда жадный интерес ко всему новому, — Михоэлс, Москвин, Толстой и, конечно, Корней Чуковский. Он умел и тогда быть нам ровесником, с которым можно дружить, которого не боишься, кому рассказываешь о своих иногда даже нелепых планах и выдумках.
Я встречалась с ним каждый раз, когда он бывал в Москве. Как-то больной Корней Иванович лежал у себя в номере гостиницы, я сидела у него. Потом пришел В. Шкловский. Говорили о новых московских и ленинградских премьерах. Шкловский рассказывал о кино, о котором он знал все на свете, я — о премьере «Головоногий человек» у Быкова в «Семперантэ». Корней Иванович говорил с сожалением: не видел, не решился пойти без билета.
— Корней Иванович, — говорю я, — вас же все знают. Где ни появитесь, все на вас только и смотрят.
— Смотрят, — объясняет Чуковский, — потому что я такой длинный.
Все мы признавались в своей застенчивости. Я сказала, что всегда сажусь в последний ряд, чтобы на меня не смотрели.
— А я, — сказал Шкловский, — когда сижу на заседании в первом ряду президиума, все время боюсь. Мне всегда кажется, что сейчас кто-то подойдет сзади, положит руку на плечо и спросит: «А ты что тут делаешь?»
Я тогда работала в Театре Дома печати и свои записи, наблюдения и разговоры с детьми рассказывала только товарищам по театру, за кулисами, и, разумеется, Корнею Ивановичу. Это были мои первые пробы рассказов о детях.
Попытки мои проникнуть в мир психологии ребенка, его интересов, понять его восприятие мира сблизили меня еще больше с Корнеем Ивановичем — детским поэтом. А он возил меня в библиотеки, школы, детские сады, туда, где сам должен был выступать, и я выступала вместе с ним. Он постоянно расспрашивал меня о детях, о моем общении с ними, записывал мои рассказы, удивляясь, почему актрису сатирического театра может интересовать психология ребенка, строй его души, особенности детской речи.
— Вам-то легко с детьми! — говорил Корней Иванович. — Вам-то никогда не будет больше 14 лет. Дети так неожиданно талантливы, что взрослый человек не может понять до конца всего богатства их чувств.
На вечере-юбилее 50-летия Детгиза Корней Иванович в своем выступлении рассказал, как один известный поэт вступил в соревнование с малышом, включив его строчки «Пусть всегда будет солнце» в свою песню.
И что же? Песня облетела весь мир, но все пели только те четыре строчки, которые сочинил ребенок.
Я вспоминаю о встречах и разговорах наших не по порядку, а так, как они приходят мне на память.
Когда я как-то сообщила Корнею Ивановичу, что пишу сейчас стихи «в соавторстве» с четырехлетним мальчиком, он был в восторге и заставлял меня читать каждое новое стихотворение. И я читала.
Бывая в Переделкине, я непременно проходила по аллее мимо дома Чуковского, надеясь, что вдруг он встретится мне на прогулке или выйдет из дома. Так я шла однажды мимо калитки и вдруг увидела Корнея Ивановича, который посмотрел на меня и закричал: