Разрозненные страницы
Шрифт:
Здесь так старомодно и уютно. Убирают немки. Они делают все бесшумно и незаметно. Их не слышно (не потому, что они голодны или угнетены, — это их существо, так они работают). Пылесос тихо подвывает. И через минуту все убрано и чисто.
18 октября
Едем из Дрездена в Лейпциг. Вообще мы проносимся по Германии с такой быстротой, что не успеваешь ничего понять, ничего увидеть. Иногда в день делаем 200–400 км и даем 2–3 концерта. Я не могу себе даже заказать очки. Вот она, мастерская, вот оптика, только войти и взять. Нет… скорее, скорее, мы опаздываем, нас ждут, крики, вопли, и я без очков еду дальше. Иногда мне кажется, что мы вмонтированы
20 октября
Лейпциг. Какие постели! Как мы спали! Шина лопалась еще в лесу, мы приехали поздно, нас кормили, и потом мы спали в отеле. Какие ванны! Я приняла ее в половине четвертого утра. Встала в 8 ч. Скорее, скорее… 7 минут, чтобы осмотреть город, 20 минут на памятник «Битва народов» и т. д. Все же видела ярмарку и Русскую церковь. Носилась одна на машине как сумасшедшая. Ночью ходили в парк. Это в центре города — похоже на Павловск: огромное озеро, огромные деревья, аллеи занимают пространство больше Сокольников. Вообще нет ни одной улицы, которая не утопала бы в зелени, и даже это не может ни в какой степени объяснить, насколько все города кажутся построенными в огромном лесу. Всюду зелень, парки, леса.
Все дороги на сотни километров идут лесом, и так же незаметно эти дороги и леса переходят в город. Когда едешь по Берлину, то дорога впереди, куда хватает глаз, — 2 серые ленты в зеленой оправе (едут по разным плоскостям). Между двумя трассами — зеленая трава, и через промежутки — переезды. <…>
Люди одеты очень добротно и удобно, некоторые красиво. Никто плохо. Большие и маленькие города ничем не отличаются. Все время едешь по шелковой дороге.
Дома очень похожей архитектуры. Как в столицах, так и в «дорфах». «Dorf» — это условно: так же нарядно висят кружевные занавески на втором этаже; такие же цветы, розы, беседки, скамейки, газ, детские коляски, велосипеды. Вообще на дороге невозможно встретить пешехода — все на велосипедах или в шарабанах.
Лошади — апокрифические. Зады и ноги — нельзя поверить, что это просто лошадь. Коровы тоже заграничные: ну уж не говоря о величине — расцветка только черная с белым. Сотни стад видели мы по всей стране: ни одной рыжей, бурой или другой — только черные с белым. Вернее, белые с черным. Это очень красиво на зелени лугов. Детей никогда никто не носит на руках. Этого нельзя увидеть. Маленьких везут в колясочках (сотни систем, даже для тройняшек), в «дорфах» тоже коляски, не только на дорогах, но и в поле. Дети старше ездят в корзиночках на велосипеде. Удивительно, как они не боятся. Сидит такая штучка сзади, и ведь это очень длительное путешествие. <…> Как правило, все дети должны быть беленькими, как лен, а глаза голубые. Маленькие девочки с беленькими косичками или локонами везут колясочки, а в них куклы. У всех детей уложен локон посреди головки. Нужно видеть их радость, когда им дают конфету или кусочек шоколаду. Они никогда не кричат, не спорят и трогательно говорят: «Danke schon!»
25 октября
Живем
Сейчас этот город смерти стал городом жизни. Людей возвращают домой. Так странно видеть улицы, полные народу, русских людей, девушек, юношей, пожилых женщин. Русские в этом чужом краю в таких же одеждах, платочках, как они были дома. <…>
27 октября
Осматривали лагерь. Крематорий, печи, проволока окружает все, по ней пускали ток. Вообще все отвратительно продумано, аккуратно исполнено: ботинок — орудие пытки — очень большой, внутри электрическая проводка, но сделано аккуратно, с рантом и модным рисунком по коже носка и задника.
Девушки живут пока до отъезда в тех же бараках. <…>
29 октября
Слава богу, уехали. Опять дорога, едем в арткорпус. Город Ратенау. Концерт ночью, как только приехали, потому что утром нужно скорее, скорее ехать в Берлин. После концерта был ужин. Майор, который сидел рядом со мной, оказался мужем дочки Т. Перебрали по косточкам всех знакомых.
Утром скорее, скорее… еще один концерт. Ночевали в гостинице. Мы с Ниной М. были помещены в номер, который для нас освободили. Там осталось всё, все вещи этой дамы. Мы повесили свои концертные платья в шкаф рядом с ее вещами: там было платьев 20–30, белье, вообще всякие предметы. Я как победитель грустно смотрела на эти побежденные вещи, но организм, ложно воспитанный, не допускал никаких побуждений.
31 октября
И чужая светится звезда, И чужая плещется вода.Опять ночью едем через Берлин… Останавливаемся ненадолго в Потсдаме, ждем в автобусе, пока выясняют наши дела у начальства. Выяснили: остаемся здесь на праздники.
1, 2, 3, 4, 5, 6 ноября
Работаем опять как ненормальные. Был один свободный вечер. Были в американской зоне в варьете. Спектакль только для военных. Сидела в ложе директора-немца, смотрела сразу на 2 зрелища: одно — на сцене, другое — зрительный зал. Программа настоящего хорошего мюзик-холла.
Были на рынке. Здесь их два. Один возле рейхстага в американской зоне <…>, другой в Потсдаме — это филиал Тишинского рынка.
7 ноября
Торжественный, праздничный концерт в честь Великого Октября для военного командования. С утра только и разговоров, что о сегодняшнем концерте: вечером выступаем перед высшим командованием, говорят, будут все генералы, маршалы, адмиралы. Неужели Жукова увижу?
…Все прошло благополучно и прекрасно. Великолепный зал и невероятный первый ряд, блистающий орденами и медалями. Как их много и каким тяжким ратным трудом заслужены эти награды!
9 ноября
Кончили работу. Завтра улетать должны. Я не верю.
11 ноября
Черта с два! Погода не пускает. Ехать машинами очень трудно. Нас много, и много вещей. 700 км. Нет подходящего транспорта.
Хочу домой. Какая осень настала! Как все изменилось! На наших глазах догорал лес. Потом деревья стали голыми, а земля в лесу пылала, устланная этими огненными листьями. Сейчас после дождей и они погасли и только отсвечивают ржавчиной.