Разрушенные
Шрифт:
Зел наконец выпрямилась и встретила мой сердитый взгляд.
— Это была ее ежегодная прививка и все. Но она в порядке, я даю ей куриные наггетсы, когда она ходит на них. Как думаешь, мы можем раздобыть их для нее?
Прежде чем я в первый раз в жизни превратился в шеф-повара, мне нужно было знать. Я объявил это Кларе, но еще не договорился с Зел.
— Вы остаетесь?
Зел сморщила губы.
— Ты будешь сохранять дистанцию?
Да.
— Ладно. На одну ночь.
Я хотел поспорить о большем, но у меня было двадцать четыре часа, чтобы умолять и задобрить. Прямо сейчас, я
Я скорее всего сожгу их, мы, вероятно, в конце концов сделаем заказ доставки на дом, но я не мог думать ни о чем другом, что бы предпочел сделать.
Улыбнувшись Кларе, я сказал:
— Пойдем посмотрим, что у меня есть в холодильнике. Я уверен, что там есть что-то восхитительно вкусное.
Клара просияла и отскочила от Зел.
— Ох, супер. И затем я хочу историю.
Никакое количество солнечного света не могло заставить меня чувствовать себя таким счастливым, как я чувствовал в этот момент. Жизнь внезапно стала казаться сносной — более чем сносной: радостной.
Я жестом показал Зел идти рядом со мной, желая, чтобы поскорее настал тот день, когда я смогу держать ее за руку и не бороться с желанием причинить ей боль.
Зел кивнула и шла в ногу со мной.
— Я не думаю, что истории Фокса подходят для твоих ушей, Клара. Как насчет того, что мы пойдем в библиотеку и выбреем несколько там?
Клара развернулась, сморщив носик.
— Я не хочу истории из библиотеки. Я хочу настоящие истории. — Она пританцовывала на месте, вертя в руках свой свитер. — И, мамочка. Его имя не Фокс. А Роан.
Это было два дня назад.
Сорок восемь часов, что были раем и адом — бесконечное количество стресса и боли. Мои нервы были расшатаны, воспоминания о Василии подкрадывались ко мне в трудные моменты, и я находил себя истощенным, когда залезал в постель на рассвете.
Но я бы не изменил ни единой детали.
Самоповреждение сражалось с условным рефлексом каждый раз, когда Клара была рядом, и я пытался понять свои спусковые механизмы лучше — понять, что заставляет меня ломаться и снова превращаться в Призрака, и что позволяет мне оставаться в здравом уме.
В первую ночь, после того как сжег целый противень куриных наггетсов, я наконец научился пользоваться духовкой и сделал лучшую еду в своей жизни. Сидя за кухонным столом, за которым я никогда не сидел, используя навыки, которые никогда не имел, я предавался нормальной жизни.
Уставившись на Зел и Клару, которые ели такую простую еду, я проклинал своих кураторов снова и снова за то, что украли мою жизнь. За то, что окунули меня в мир, отрезанный от любви, смеха и нежности. Нам не было разрешено формировать привязанность. Наши клетки были отделены, мы ели раздельно. Нашей единственной целью было отдыхать как складное оружие, пока не появится новый контракт. Новый враг, чтобы убить или вендетта, которую нужно выполнить от лица неприлично богатых мужчин или женщин.
Это было хуже, чем тюремное заключение, и я чувствовал, что тюремная решетка наконец исчезла —
Зел сохраняла дистанцию. В первую ночь, я дал ей комнату рядом с моей — в полной мере осознавая, что ей нужно собственное пространство с Кларой. Я не настаивал на еще одном поцелуе или времени наедине, чтобы поговорить. Я был доволен тем, что они просто были в моем доме. Я мог быть одержим Кларой, но знал, что действовать нужно осторожно. Чтобы не показать насколько я был трахнутым на бошку, и насколько нуждался в ней.
Каждая секунда в присутствии Клары, поднимала черное облако от моего сердца, и я обнаружил, что мои губы дергаются в улыбке, и желудок сжимается от новой эмоции счастья. Это наполняло меня солнечным светом и в первый раз с тех пор как они украли меня, я не боялся темноты в моей душе. Я имел кое-что другое, чем смерть вокруг меня. У меня была жизнь.
Клара не пошла в школу на следующий день. Вместо этого Зел позволила ее осмотреть мой дом, пока я спал до полудня. Я нашел их в теплице, когда проснулся, и шел за матерью и дочерью, впитывая их волшебство.
Я хотел Зел с того момента, как положил на нее глаз в «Обсидиане», но это было ничто по сравнению с горящей страстью, что тлела во мне сейчас. Каждый раз, когда она смеялась от острот Клары или перекидывала свои темные волосы через плечо, я понемногу был ближе к падению.
Я не знал, примет ли она меня или уйдет через несколько дней, и это будет конец, но она владела мной больше, чем кто-либо. Больше чем мои кураторы, больше чем я сам — я принадлежал ей целиком и полностью.
Я сделал правильный выбор — единственная правильная вещь в моей жизни — держать руки подальше от нее. Я не знал, как справиться. У моего члена был собственный разум, и мои глаза не были удовлетворены, пока она не попадала в центр их видения, но я отказывался снова причинить ей боль. Я это и имел в виду, когда согласился никогда снова не находиться рядом с ней, если это то, чего она желает.
Я игнорировал свои мысли о том, чтобы насильно взять ее и сохранить глубоко в себе это нежное и незапятнанное общение, что Зел и Клара давали мне.
В следующий раз, когда я возьму ее — если этот следующий раз случится — я хочу отдать ей все. Я хочу заняться с ней любовью. Я хочу постичь разницу. Я хочу, чтобы она поняла, что я принадлежу ей.
Время от времени Клара кашляла, и слезы наполняли ее глаза. Зел вставляла ей в рот ингалятор от астмы, и кашель прекращался. Каждый раз, когда я спрашивал, почему Клара кашляет, Зел сердилась и говорила мне, что это просто астма — ничего, о чем я должен беспокоиться.
Но я беспокоился. Сильно. Что-то было не так. От нее так и разило ложью, утопающей в горе, и резкое покалывание страха не покидало мою спину.
Видеть то, с какой любовью Зел относится к своей дочери — почти поставило меня на колени. Я бы отдал все, чтобы она посмотрела на меня так же.
Хотя ее печаль пятнала все, что она делала, она думала, что я не замечал, она думала, что Клара не замечала. Но мы замечали. Часто Клара ловила мой взгляд через плечо Зел, когда они обнимались. Ее маленькие брови взлетали в вопросе.