Разрушитель Империи
Шрифт:
— Никогда не находил ни малейшего объяснения твоей неспособности адаптироваться тут. Просто даже гипотезы на этот счёт не сумел придумать.
Значит, разговор всё-таки шёл на не совсем отвлечённые темы. Возрождённый, присев на миг, чтобы сбросить напряжение в спине, потряс головой, выпрямился, попробовал идти дальше, разжал губы и спросил:
— А знаешь, я одного не пойму — как это вы с Нишапром так ловко всё устроили, что войти в этот коридор и выйти из мира Яйца получается в одной точке?
Маг обернулся, посмотрел на Трола озабоченно, твёрдо проговорил:
— Ты, оказывается, куда хуже, чем я думал… — Он поплямкал губами,
— Да? — удивился Трол. — Я не заметил.
Ибраил зашагал дальше, его фигура стала таять в холодноватом, красном мареве, стоящем вокруг, Трол поспешил за ним.
— Это не природное свойство коридоров такого класса, обычно их прокладывают однонаправленными. Но это очень старое образование, и оно уже было старым, когда Сухмет Золотой Ошейник нашёл его и обновил. А в древние времена и маги были посильнее, и действовали экономнее. Вот и получилось, что они создали двунаправленную дорогу… С развилкой в тот мир, где хранится янтарная скала.
— Не понял, при чём тут экономия?
— Чтобы пробить вход или выход из любого чуждого мира в наш, нужно очень много энергии. Сами-то тоннели не требуют и трети таких сил, хоть опоясай ими весь наш свет… Вот и получается, что древние маги, обладая искусством изящным и совершенным, делали вход-выход совмещёнными. — Маг обернулся и, осознав, что Трол слушает, постепенно приходя в себя, усмехнулся. — Ведь плотник в доме тоже не делает одну дверь только для входа, а другую для выхода.
Они пришли, покатились по песку, как обычно, выход в этот мир находился в десятке футов над каким-то покатым песчаным склоном. Трол снова потряс головой, чтобы избавиться от песка, набившегося в волосы, налипшего на губах, осознал, что ему стало немного легче, и выпрямился. Ибраил уже с интересом оглядывался. В самом деле, тут было на что смотреть.
В той стороне от янтарной скалы, где протекала река, стоял самый настоящий дом, наполовину сложенный из камней, наполовину вырубленный из толстых, в обхват двумя руками, брёвен. Над строением курился дымок из трубы, от него в разные стороны вдоль берега реки простирались тучные луга, которых раньше не было. В нескольких местах эти луговины прерывались полями с чем-то похожим на низкорослую пшеницу, а у самого дома виднелись грядки с самым удивительным огородным разнообразием. Кажется, что на них росло всё — от репы до подсолнухов и от перца до гречки. Причём одновременно и весьма бурно.
Трол не поверил своим глазам — луговины, дом, поля, всё это стояло в том самом месте, куда он, как ни старался, не сумел дойти, даже стискивая зубы от боли. И вдруг — так спокойно, так мирно и успешно преодолеть рубеж, который, как он думал, способен миновать только маг. И как это Мёде удалось?
Он сделал шаг в том направлении и вдруг понял, что несильная, но отчётливая волна несёт его к этому месту, потому что оно уже было оживлено человеком, и теперь даже Трол мог бы в нём существовать.
Откуда-то залаяли собаки, потом Трол понял, что это не собаки, а небольшие, ещё не способные летать фламинго. Они выбежали из-за дома кучей, почувствовав чужаков, остановились. Из дома вышла женщина, молодая и сильная, она подняла руку козырьком, вглядываясь в Ибраила с Тролом. Исчезла в доме, появилась снова.
Теперь за ней двигалось почти с десяток ребятишек разного возраста, но впереди всех выступала… Да, это была
Гостей, которые немного смущались, рассадили за столы, вынесенные из дома в ту часть двора, которая была обращена к реке. И принялись кормить, чего, собственно, ни Тролу, ни Ибраилу не хотелось, но так тут было принято — сначала за стол, а уже потом разговаривать.
Трол оглядывался на Мёду, которая, как ни странно, стала уже наполовину седой, на старшую девушку, которая оказалась женой Мафа, первенца Мёды и Нишапра, и которую, по словам Мёды, совсем недавно привели из какого-то странного, не знакомого даже луганцам горского селения. А ведь этого самого Мафа, которому сейчас на вид было лет под двадцать, Трол ещё этой весной видел крошечным на руках Мёды. Всё в этом мире было странно, всё путалось, ускользало… Но и устанавливалось как-то, причём по обычным человеческим, знакомым законам. Это было хорошо, это было даже здорово, пусть во всём происходящем тут не было для Трола ни места, ни дела.
За обедом Ибраил рассказал Нишапру всё, что они собирались предпринять. Нишапр некоторое время молчал, потом оповестил:
— Зря вы собираетесь инструменты из того мира тащить, тут можно куда лучше всё устроить.
— Например? — спросил Трол.
— Например, выстлать, вернее, проложить дорожку для янтарной скалы, чтобы она не вязла в песке, магическим способом, а не лотками, вытесанными из камня. Девушки помогут, — он потрепал поочерёдно трёх серьёзных пигалиц возрастом от десяти лет до четырнадцати. Они сидели за столом со всеми, только не разговаривали, а по-сорочьи приглядывались то к Ибраилу, то к Тролу. — Они, знаете ли, здорово энергию из Дракона Времени черпать научились… Дракон этот вообще почему-то больше к прекрасному полу тяготеет. У них, если они не перессорятся, лучше моего получится.
— Как они переносят чуждость этого мира? — спросил Трол. И оглянулся в ту сторону, где должен был, по его мнению, находиться выход из этих мест.
— Этот мир для них не чужд, — ответил Нишапр. — Они его исследовали так, что я в собственной лаборатории ориентируюсь хуже, чем они среди местных озёр, лесов и холмов.
— Тут есть леса? — переспросил Ибраил. — Значит, мы можем и деревом тут разжиться?
— Вы можете раздобыть тут практически всё, — твёрдо ответил Нишапр. — Только людей приведите, и ещё… Да, пожалуй, придётся принести побольше еды. Река у нас хоть глубокая и рыбная, но ловить лишнюю рыбу я не советую, с этим всё довольно странно.
— Фламинго река приняла, даже порадовалась, потому что они её украшают, — странно отозвалась Мёда, выставляя на стол очередную миску вареников с картошкой и какими-то травами. — А вот нам рыбу даёт только в крайнем случае. Мы стараемся её не раздражать.
Трол задумался. Это была жизнь, которой он хотел бы жить. Но он сомневался, что этот мир его примет. Оказывается, мир умеет не принимать того, кто ему не по нраву. Впрочем, он сам это почувствовал давным-давно, ещё когда впервые оказался тут.