Разрыв франко-русского союза
Шрифт:
Для придания большей силы этим доводам, вытекающим из потребностей настоящего момента, Наполеон изыскивает и находит основательные поводы к войне, обращая свои взоры к потребностям будущего. По обыкновению его воображение строит теории, исходя из текущих требований его политики, он создает прекрасное и величественное здание, покоящееся на положительных данных настоящего времени и пророческом предвидении будущего, и сам поддается его очарованию. Он чувствует, что будущее принадлежит государствам с обширной территорией, с громадным населением. Он видел, что в то время, как он завоевывал Европу, Англия вознаграждала себя за счет всего света – завоевывала моря, хозяйничала на них, присваивала себе все колонии, захватывала владения на самых отдаленных материках. С другой стороны, он видит, как Россия ежегодно усиливается на пятьсот тысяч душ – прирост, который дают ее жители, как выступает на горизонте океан ее невежественных бедных подданных – этот неисчерпаемый источник живого материала, который в один прекрасный день может хлынуть на Европу и затопить ее своими волнами. Как ни гордится Европа своей утонченной цивилизацией, своим исконным первенством, но в один прекрасный день, очутившись между двумя растущими бок о бок с нею колоссами, она увидит, как она мала, как ничтожна и в какой находится опасности. Не должна ли она воспользоваться моментом, когда бог войны поставил ее под начало величайшего вождя, когда он вручил ему власть диктатора? Не должна ли она оттеснить Россию и сломить Англию? Не предназначен ли наследник Цезарей, Наполеон, взять на себя их задачу? Не его ли дело, став во главе своих легионов, обуздать северных варваров, воздвигнуть против них преграды из государств, исключительного военного склада, воссоздать древние военные округа и
128
Неизданные документы. Cf. au fome VI des Commentaires de Napoleon 1-er la note XII, 117 – 118.
Все влечет его к этому: и его склад южанина, заставляющий его смотреть на Север, как на страну варваров, и его взгляд на обязанности императора, близкий к понятиям древних римлян и Карла V, и даже возврат к политике старого режима, которая уже несколько лет искушает его ум и льстит его гордости. Желая уподобиться Бурбонам, он заключил в 1810 г. брачный союз с Австрией. Он не понимал того, что взять себе жену из Вены, соединиться кровными узами с униженной, искалеченной им Австрией – ему, коронованному солдату, – значило сочетаться с изменой. Те же уцелевшие среди пожара революции и забравшие власть над его умом традиции версальского кабинета наводят его на мысль изгнать в Азию Россию, вторжение которой в круг великих держав расстроило старую политическую систему Европы – ту систему, которая создана была мудрой политикой наших королей и министров. Людовик XV в течение почти всего своего царствования, по временам и Людовик XVI и их самые знаменитые советники считали необходимым положить предел русскому напору; они старались противопоставить ему тесный союз из группы государств, мечтали устроить плотину из твердо поставленных на ноги и тесно связанных друг с другом Швеции, Польши и Турции. Несмотря на их упорство, они тщетно трудились над этой задачей, и, тем не менее, Наполеон уверен, что будет иметь успех там, где они потерпели неудачу. Он думает, что он настолько силен, что может воскресить трупы, вдохнуть жизнь в нежизнеспособные разлагающиеся государства. И вот политика императора, взоры которого пророчески проникают в отдаленные тайны будущего, возвращается к отжившим средствам, носится с надеждами возродить безвозвратно погибшее. Он гоняется за волшебными, несбыточными очарованиями Римской империи, которые сбивают его с пути, и параллельно вдохновляется традициями последних Бурбонов, заимствуя от них отжившие принципы. Его великое предприятие зиждется на сочетании двух анахронизмов. “Бывают времена и обстоятельства, – пишет один из его министров, мудрый Моллиен, – когда анахронизм убийствен”. [129]
129
Memoires de Mollien, III, 290.
Вот над чем работает его ум с первых месяцев 1811 г., вот что толкает его смотреть на вероятную воину с Россией, как на предназначенное ему великое и самое важное дело; вот какие мотивы побуждают его направлять к этой цели все свои расчеты, все свои мысли и заставляют его незаметно перенести с юго-запада на северо-восток всю совокупность своих военных сил. Впрочем, так как он всегда подчинял свои фантазии практическим соображениям и умел, когда нужно, обуздать их полет, он остановился бы, если бы император Александр оказал ему против Англии действительную помощь. В сущности, он не просит ничего такого, чего не был бы вправе требовать в силу заключенного соглашения; ничего такого, что не отвечало бы букве или духу договоров. Но то право, на которое он ссылается и вправе ссылаться, создано им самим, ради своей пользы; оно выковано его шпагой, ибо союзные договоры, с обязательством оказывать ему содействие, были для побежденных результатом поражения; они носили принудительный характер, характер насилия, а принуждение дает результаты только при условии постоянного воздействия и нового насилия. Между правом Наполеона и естественным правом государств – руководствоваться своими насущными интересами и склонностями – был неразрешимый разлад. Право Наполеона, основанное, естественно, на победе, исключавшей самую возможность добровольного соглашения, только и могло поддерживаться новыми победами. В настоящее время Наполеон хочет стать в то положение, в каком он был в 1807 г. после победы под Фридландом, и решил возобновить войну, если иным путем ему не удастся сохранить выгод и безопасности, доставленных ему войной с Россией. Следовательно, он остается верен самому себе. Он неуклонно и искренне идет по великим стезям своей политики, меняя только, в зависимости от обстоятельств, свои приемы: он то вспыльчив и суров, то ласков и обольстителен, часто коварен, хитер и притворщик, каких мало. Он вполне прав, подозревая, что Александр обманывает его, что он никогда чистосердечно не вернется к союзу. Поэтому он готовится на будущий год к походу на Север, готовится медленно, коварно. Он хочет незаметно проскользнуть через Германию, хочет подползти неслышно со всеми своими силами к России, чтобы, внезапно поднявшись, броситься на нее и поразить. Все его усилия направлены к тому, чтобы обеспечить за собой возможность и выгоды первого нападения. Он и не подозревает, что у царя, возмущение которого против него зашло гораздо дальше, чем он думает, создался такой же план, как и у него, и что в настоящее время он готовится привести его в исполнение. Наполеон хочет предупредить противника, в действительности же противник уже предупредил его. Война с Россией, которую он рассчитывает вести через двенадцать или пятнадцать месяцев, уже стоит перед ним, – Россия угрожает ему и готова напасть на него. Ничего этого он не видит. Ему неизвестно, что Александр опередил его на целый год и на целую армию.
ГЛАВА III. СРЕДСТВО К СОГЛАШЕНИЮ
Приближение русских армий к границе. Поход в герцогству Варшавскому. – Сборные пункты. – От дунайской армии отделяется несколько дивизий. – Предосторожности для обеспечения тайны военных приготовлений. – Строгая охрана границы. – Резервы. – Слухи в Петербурге и в польских провинциях. – Неутешительные сообщения Чарторижского. – Непоколебимая верность командиров варшавских войск. – Австрия уклоняется от союза и даже от обещания соблюдать нейтралитет. – Влияние эрцгерцога Карла проявляется в духе, враждебном России. – Какое придумано средство заручиться его содействием, или, в крайнем случае, обезвредить его влияние. – Женская дипломатия. Намеки Штакельберга по поводу возможного вступления русских в Галицию. – Меттерних добивается права составить угрожающий ответ. – Разочарования Александра. – Он откладывает выполнение своего плана. – Канцлер Румянцев восхваляет политику сближения о Францией. – Он думает, что нашел способ решения. – Мысль просить у Наполеона в возмещение за Ольденбург часть варшавской территории. – Александр соглашается на попытку к примирению на этой основе. – Необыкновенный характер предстоящих переговоров. – Русский государь и его министр хотят говорить только полусловами и намеками. – Коленкуру предлагают загадку и дают данные для ее решения. – Царь поручает Чернышеву письмо к императору; оно написано с большим достоинством и искусством. Метафора графа Румянцева. – Коленкур получает сообщение о своем отозвании, но до приезда заместителя, генерала графа Лористона, остается в Петербурге. – Александр действует со свойственным ему обаянием. – Отъезд Чернышева в Париж.
В марте русские войска готовы были приступить к выполнению грандиозного плана, т. е. к занятию Польши, если бы она пошла им навстречу. Армия, назначенная для начала операций, шла по Двине, имея впереди себя сильный авангард. Она двинулась на юго-запад, в смежные с герцогством Варшавским Литву и Подолию, и шла большими переходами, широко развернутым фронтом, скрытая за густыми лесами и песчаными холмами. Стоявшие в тылу у нее – в Финляндии – войска покидали свои стоянки и пробирались вдоль побережья к Курляндии, чтобы оттуда перейти в Польшу. Вблизи границы были намечены сборные пункты: Вильна, Гродно, Бржеск и Белосток. [130] В намеченных местах устраивались магазины, продовольственные склады, склады боевых припасов. Местные власти заготовляли квартиры и провиант для войск, о приходе которых им было объявлено заранее. На Немане и Буге были собраны лодки, барки и
130
Переписка французского дипломатического агента в Варшаве, март и апрель 1811 г., passim; переписка со Швецией за те же месяцы; депеши Штединга, с января по июнь 1811 г., archives du royaume de Su'ede; сведения, переданные Даву и Раппом , archives Rationales, AF, IV, 1653.
131
Донесения Даву от 31 марта. Archives nationales, AF, IV, 1653.
132
Депеша Штединга, 16 – 28 января. Алькиер писал из Стокгольма 25 февраля, по рассказу, идущему из России: “Есть указания на то (привожу собственные слова рассказчика), что недавно генералу Моро было сделано предложение приехать и взять на себя командование русской армией”. Возможно, что это было вымышлено и, по меньшей мере, сильно преувеличено; тем не менее, довольно любопытно, что уже в 1811 г. были в ходу мысли, которым суждено было осуществиться в 1813 г.
Одновременно с движением войск с севера на юг шли на соединение с ними, согласно выработанному плану кампании, войска и с юга на север. Дунайская армия, повернутая до сих пор фронтом к туркам, зимовала в Молдавии. Несколько дивизий этой армии снялись с квартир, и, круто переменив фронт, пошли по направлению к Подолии и Волыни, чтобы присоединиться к пришедшим о севера войскам и стать на их левом фланге. В письмах к Чарторижскому Александр говорил о выделении некоторых частей из войск на Восток только предположительно. “Молдавская армия, – писал он, – могла бы также отделить несколько дивизий, не теряя из-за этого возможности держаться оборонительно”. [133] Идя далее своих обещаний, он, чтобы укрепить центр, ослаблял фланги, не останавливаясь даже перед тем, что Финляндия может подвергнуться опасности и придется отложить мир с турками. Итак, “предназначенная сражаться вместе с поляками армия”, доведя до полного комплекта наличный состав своих частей, усиленная добавочными корпусами, становилась в линию, строясь по дивизиям от Балтийского моря до Днепра.
133
Memoires de Czartoryski, II. 273.
Все эти операции были окружены глубочайшей тай ной. Часто войска не шли обычным путем – столбовыми дорогами. Разбитые на многочисленные, разбросанные на громадном пространстве отряды, они шли батальонами или даже ротами, пробираясь “проселочными дорогами, такими, которые никогда не были военными путями”. [134] Чтобы герметически запереть и замуровать границы, чтобы закрыть ходы и выходы и защититься от шпионов, были приняты самые строгие меры предосторожности. Вдоль всей границы под предлогом необходимости усилить таможенный надзор и лучше обеспечить строгое исполнение запретительных постановлений были расставлены казачьи отряды. Кавалерийские пикеты, соединенные друг с другом патрулями, разъезжавшими день и ночь, охраняли все ходы и выходы. Внутри страны, даже на довольно большом расстоянии от границы, по дорогам “на каждой версте” стояли посты. Они останавливали путешественников осматривали их вещи, рылись в бумагах, требовали для удостоверения личности паспорта. [135] Вот под какой густой завесой наполнялись войсками Литва, Волынь и Подолия.
134
Депеша французского дипломатического агента в Варшаве, Биньона от 11 мая.
135
Его же депеша от 5 июня, со слов очевидца.
Позади этих губерний комплектовалась и готовилась выступить в поход вспомогательная армия. Ничего не было упущено для усиления ее наличного состава. Местные команды превращались в боевые части, крепостные батальоны – в линейные. Из внутренних губерний России прибывали новые войска, набирались резервы. В местах стоянок войск стекалось невероятное количество рекрутов; начальство без устали работало, чтобы обтесать и обучить их военному делу. Несмотря на приказ соблюдать тайну, вскоре в столице стали ходить сенсационные слухи. Поговаривали, что гвардейские полки ждали только приказа, чтобы выступить в поход вместе со второй армией; что великий князь Константин отбыл в Финляндию на инспекторский смотр уходивших войск, и что, наконец, сам император должен вскоре уехать на границу и там возложить на свою главу польскую корону. Петербургское общество во всеуслышание высказывалось в пользу этого решения, которое отвечало и надеждам, порожденным в Литве. Там много крупных помещиков желали примирения Польши с Россией. Многие из них, члены знатных семейств, испытанные патриоты, были вызваны в Петербург, где были милостиво приняты, обласканы и где им намекнули на это событие. [136] Их воображение разыгралось, головы восторженно были настроены в пользу этого проекта, некоторые дошли до того, что назначали день события. Они решили, что для этого царь изберет 3 мая – годовщину того дня, когда двадцать лет тому назад умирающая Польша провозгласила либеральный и мудрый статут, при котором надеялась ожить. [137]
136
Депеша Биньона от 27 апреля.
137
Id.
В это-то время, когда внутри государства происходила такая кипучая деятельность, из-за границы пришли самые безотрадные вести. В письмах Чарторижского, с ответами на второе письмо царя, были не только возражения и предсказания затруднении – в них было гораздо больше: они были безусловно отрицательного характера. Из их содержания, из результатов наведенных князем справок видно было, что знатнейшие магнаты и командиры варшавской армии, мнение которых могло бы увлечь толпу, не поддавались искушению и были неподкупны. Их преданность Наполеону была непоколебима. Подлинный текст писем князя не дошел до нас, но Александр намекает на них в дальнейшей переписке с Чарторижским. “Только что полученные мною от вас письма, говорит он, оставляют мне так мало надежды на успех, что я не могу считать себя вправе действовать, а благоразумие требует, чтобы я решился на этот шаг только при известной вероятности успеха” [138] .
138
Письмо от 1 апреля. Memoires et Correspondance de Czartoryski, II, 279.
На неблагоразумие начать дело указывало ему и поведение Австрии. В Петербурге очень скоро заметили, что Австрия уклоняется от союза. Неизвестно даже, отправлена ли была из Петербурга составленная для переговоров о союзе секретная инструкция от февраля месяца, так как поведение Меттерниха и его правительства делали ее бесполезной [139] . Тогда Александр перешел к другому плану. Он решил, что будет добиваться от Австрии только пассивного соучастия; что попросит ее присутствовать в качестве равнодушной зрительницы при том, что будет происходить вокруг нее; потребует только, чтобы в случае необходимости она допустила учинить над собой лестное насилие и не отказалось от княжеств, если русское правительство предложит их ей, когда решено будет занять для восстановленной Польши Галицию. От имени царя Кошелев предложил австрийскому послу Молдавию до Серета и всю Валахию. Дабы получить от императора Франца обещание соблюдать нейтралитет и выведать его намерения, Александр собственноручно написал ему письмо и поручил Штакельбергу на словах дать по этому вопросу разъяснения. [140]
139
См. по этому вопросу Martens, вышеупомянутый том. 79.
140
Beer, Orientalische Politik Oesterreich's, p. 250 Memoires de Metternich, II, 417. Martens, 78.