Разрыв-трава
Шрифт:
А та манит его к себе, показывает ему гостинцы один другого лучше… Ваня ушел.
Порой Ване грустно становилось, брало его раздумье о том, что он, пожалуй, заблудится в этом темном, дремучем лесу, не видать ему своей братии нищей, не застать ему матери в живых. Вдруг Ваня слышит вблизи веселые крики, смех и хохот. Смотрит: на лужайке дети играют – бегают, ловят друг друга, обручи катают, мячи перебрасывают, прячутся за кустами, аукаются. Весело детям, зовут они Ваню играть, показывают ему игрушки. И что же это за игрушки! Таких игрушек Ване и во сне не снилось… Большие нарядные куклы – барышни «на пружинах» сами по лугу ходят, раскланиваются, головками кивают. Ручки у них лайковые, головки фарфоровые, розовые щеки, блестящие, но безжизненные глаза, – словом, как
Идет Ваня, но песенок уже не поет, шибко закручинился. Дремота нападает на него, жажда томит его нестерпимо, голод мучит, усталость одолевает… Вдруг встречается ему старик. Длинная седая борода у старика спускается за пояс; черная змея у него на плечах извивается. Старик опирается на костыль и все смотрит в далекое небо своими тусклыми очами.
– Как мне пройти, старичок, к баушке, что посреди леса живет? – спросил его Ваня.
– Дойдешь ты скоро до такого места, где три тропинки в разные стороны расходятся… – ответил старец, смотря на небо и поглаживая свою серебристую бороду, между тем как змея у него на плече ворочалась и шипела. – Одна тропинка идет прямо, другая – вправо, третья – влево. Ты иди прямо! Выйдешь ты на полянку и увидишь на той полянке избушку с красным оконцем… В ней-то баушка и живет.
Ваня простился со стариком и отправился далее.
Прошло ни много ни мало времени. Выходит Ваня на полянку и видит избушку с красным оконцем; на ее крыше – на самом коньке – сидел черный ворон и каркал прямо на восток. Густые деревья окружали избушку своею зеленою тенью. Войдя в избушку, Ваня увидел на лавке старуху, старую-престарую. Рядом с ней на лавке сидел белый кот и пел свои песни. На жердочке, протянутой над головой старухи, висели какие-то сухие травы и цветы, и тут же сова сидела, вытаращив свои большие круглые глаза.
– Откуда и кто ты такой есть? – спросила Ваню старуха.
– Я – посланец к тебе от нищей братии! – ответил он, спокойно усаживаясь рядом с баушкой и с ее белым котом.
– Что же тебе от меня надо? – продолжала старуха, брюзгливо посматривая на него.
– Сначала, баушка, дай мне помыться, накорми, напои меня, дай выспаться, а потом я и поведу с тобой речь… – сказал Ваня.
Но не вдруг сладил он со старухой. На каждом шагу она ему перечила… Попросил он у баушки помыться, принесла она ему в корыте воды со льдом. Ваня сказал, что в ледяной воде он не моется, тогда старуха притащила ему кипятку. Наконец, когда Ваня сильно нахмурился, она затопила баню. Вымылся Ваня отлично мылами пахучими, цветочным веником попарился… Когда после того Ваня попросил есть, старуха принесла ему черствый, сухой хлеб, совершенно черный, сожженный в уголь, потом принесла щей горьких – горче полыни. Наконец-то уж Ваня добился у нее всяких вкусных кушаний и даже целого блюда сластей… Ваня повеселел, распоясался и попросил пить. Старуха принесла ему в ковшике мутной водицы. Ваня, не говоря ни слова, выплеснул ее за окно. Потом она принесла какого-то кислого квасу – кислее уксуса. Но Ваня добился своего: принесла-таки ему старуха чару меда сладкого.
– Теперь бы еще поспать надо! Постели-ка мне постель, баушка! – сказал Ваня и стал разоболокаться.
Старуха принесла ему осиновую плаху; потом вытащила откуда-то дырявый, грязный и пыльный половик и бросила на пол, у самой двери. Ваня опять нахмурился. Тут уж старуха постлала ему в переднем углу мягкую постель, белой простынкой накрыла, положила пуховую подушечку и шелковое одеяльце. Выспался Ваня на славу и, выспавшись, рассказал старухе свое дело.
– Вот я пришел к тебе, баушка, узнать, – закончил Ваня, – что могло быть у нищей братии и что нужно сделать для того, чтобы несчастные себе счастье завоевали?
– А Разрыв-трава у
– Такой травы, кажется, у нас нет! Не слыхал что-то… – сказал Ваня, подумав и качнув головой.
– Как же вы хотите без Разрыв-травы обойтись? – нахмурив брови, промолвила старуха. – Будете вы без нее пытаться, да все неладно… Ну, слушай же теперь, запомни все толком и передай своим… – сказала старуха и начала свое повествование:
«Давно-давно жили на свете злые разбойники. Перед смертью злые разбойники зарыли в землю свой великий клад. Одна великая волшебница видела, как разбойники зарывали в землю свой клад, и положила на этот клад свое заклятье. «Клад скоплен не добром, скоплен от крох, от слез и крови людской, к обобранным людям он и перейти должен! Пусть он пока остается на земле! Когда люди завладеют Разрыв-травой, тогда клад достанется им!..»
– Вот, мальчуга, так и скажи своим! – закончила баушка свое повествование. – Скажи: клад у них под ногами лежит в земле, они ходят по нем. Видеть его можно, а вытащить трудно. Скажи, если отыщут скоро Разрыв-траву – ладно, не отыщут – пусть пеняют сами на себя, придется подождать! Скажи: когда станут вырывать клад, чтобы каждый из них носил на груди, ближе к сердцу, эту Разрыв-траву. Но скажи им еще: клад с каждым днем уходит в землю все глубже и глубже… Ну, теперь прощай! Спать хочу.
Сказала и полезла на печь. А белый кот по-прежнему сидел на лавке и мурлыкал какую-то загадочную песенку. Сова по-прежнему таращила свои круглые оловянные глаза.
Попрощался Ваня со старухой и отправился в обратный путь. Но из леса он выходил не так бодро, как входил в него. В ногах его чувствовалась слабость, руки дрожали, спина побаливала, словно была палками отколочена, и его спутник – цветочек, сорванный им в поле перед отходом в лес, завял и облетел, – остался от него один стебелек. Идет Ваня потихоньку – шатается, пойдет поскорее – за кочки, за корни дерев запинается, чуть не падает. Он стал худо видеть: в глазах точно туман стоит. Подошел Ваня к тихому ручью напиться, поосвежить свою голову. Голубая речка в зеленых, цветущих берегах казалась зеркалом в изумрудной оправе. Наклонился Ваня, заглянул в спокойную воду и сам не поверил своим глазам, взглянул еще раз попристальнее, пониже склонился над водой… Вода чиста, невозмутима; полуденное солнце ярко светит с безоблачных небес, – и Ваня сознает, что он не спит, не грезит, а живет наяву. И все-таки ему как-то не верится… В воде, как в ясном зеркале, увидел он свое лицо сухое, желтое, все в глубоких морщинах, увидел тусклые, угасшие глаза, увидел на голове, вместо своих кудрей, седые пряди, увидел седую бороду… Где же его молодые, блестящие глаза, где его румяные щеки, его беззаботная улыбка, где Ваня-Юныш? Ваня успел состариться… Долго же, значит, он пробыл в заповедном лесу.
Радостно встретила Ваню нищая братия. «Первый-то из трех посланцев выбрался, наконец, из проклятого леса!..» Ванины сверстники за это время также стариками стали, а из тех стариков, что провожали его, остался в живых один, да и тот, кажется, уж не вполне сознавал: живет ли он.
Насилу отыскал Ваня могилу матери, припал к ней головушкой, словно хотел услышать: что происходит в могиле.
– Родина моя! – шептал он с любовью. – Не привелось нам увидеться! Всю жизнь проблуждал я в темном лесу, боролся с лесными страшилищами, всю молодость свою убил в скитаниях тяжких… Твою заповедь сын твой исполнил: он узнал великую тайну о кладе и откроет ее своим бедным братьям.
Так говорил он. А могила молчала, только густая, зеленая трава на ней по ветру наклонялась. Почти рядом с могилой матери нашел Ваня и могилу той, которую прочили ему в невесты. Провожая, она просила Ваню принести ей из леса цветов. Он принес их и бросил на могилу.
– Жених твой сделал свое дело! – молвил он, склонившись над зеленеющим бугром. – Спи, моя прекрасная невеста! Твой жених счастье с тобою променял на тяжелое дело… но он верен остался тебе, не променял он тебя на те блестящие, лживые видения, что мерещились ему в лесу…