Разрыв-трава
Шрифт:
— Сайн банна, хани нухэр (Друг)! Куда разбежался?
— Заимка ходить надо.
— А мы к тебе…
— По делу, — с нажимом добавил Рымарев и потянулся к черной папке с бумагами.
— Тогда заворот делать надо. Бато толкнул пяткой в бок лошаденку и затрусил обратно в улус.
— Останови его! — Рымарев шуршал бумагами. — Что нам делать в улусе?
Максим хлопнул вожжами, не ответив.
В юрте Бато долго пили душистый бурятский чай, приправленный солью. Рымарев все порывался развернуть свою папку, но Максим мешал ему и
Наконец Рымареву удалось достать распоряжение секретаря райкома. Он положил бумагу перед Бато, постучал по ней указательным пальцем.
— Читай.
— Словом говори. Язык есть, зачем бумага?
— Это указание товарища Петрова. Вы должны дать нашему колхозу сена.
— Его сена тут нет. Зачем он указать? — Бато осторожно отодвинул бумагу, покачал головой. — Какой ловкий люди есть. Я коси, он мне указать.
— Это же секретарь райкома!
— А мне какой, дело! — Бато прикурил трубку, пыхнул сизым дымом.
— Вот как! — вздернул брови Рымарев. — Я бы на вашем месте не стал так говорить.
— Твой место не мой место. Я коси, ты сиди. Пусть тебе нухэр Петров другой бумага даст: дома сидеть мало, работу ходить много.
— Максим Назарыч, скажите вы ему! — всегдашняя выдержка стала изменять Рымареву, лицо налилось темной краской. Это неуважение…
— Максим ничего сказать не будет: понималка есть.
Бато угадал. Максима коробила настырность Рымарева. Задалось ему это самое распоряжение. Нашел ключик к чужим кладовым! Но ведь сено-то нужно. Ничего не даст Бато, если так с ним говорить.
— Я думаю, разговор надо вести с другого конца… — осторожно начал Максим.
— С какого другого? — Рымарев свернул распоряжение, спрятал в папку. — Я доложу товарищу Петрову, как пренебрежительно относятся к его ясным, конкретным указаниям. Это и будет разговор с другого конца.
— Меня страшить не надо! — улыбаясь, сказал Бато.
— Идемте, Максим Назарович… — Рымарев, зажав папку под мышку, не взглянув на Бато, вышел.
Никак не ждал от него Максим такой прыти. Ты посмотри! И про вежливость свою позабыл. Силу, должно, за собой чует, на Петрова надеется.
Максим попал в неловкое положение. Уходить вместе с Рымаревым, значит, молча одобрить все, что он тут наговорил, оставаться тоже вроде бы ни то ни се.
— Зачем нос бумага толкать? — недоуменно спросил Бато. — Зачем, Максим, такой человек ходишь?
— Что сделаешь, Батоха… Пропащее дело у нас.
— Шибко худо?
— Такой урон понесем, от которого за пять лет не оправишься. Может, ты подскажешь, где нам сенцом разжиться?
— Много надо?
— Возов шесть хотя бы.
— Вот какой разговор твой председатель надо. Он бумага нос толкать. Нехорошо! Сена много нет. Думать надо, смотреть надо. Но маленько дать будем. Гони три телега заимку. Я туда ходить буду. Поглядеть буду, еще три телега давать буду.
— Спасибо, Батоха.
— Сосед выручалка всегда делать
— Конечно, так. Еще раз тебе большущее спасибо!
— Максим Назарович!.. Долго я вас буду ждать? — донесся с улицы голос Рымарева.
— Иди. Нойон совсем сердить будешь.
— А ну его к черту! — засмеялся Максим.
Вместе вышли на крыльцо. Максим крепко пожал его руку, дружески толкнул в грудь.
Едва ходок тронулся с места, Рымарев раздраженно заметил:
— Неприлично так делать, Максим Назарович. Некультурно!
— Некультурно? — весело спросил Максим. Оно и верно. Вот когда приходят к тебе за твоим же добром и на хрящик гортани давят, культурно. Красиво получается!
— Не язвите, пожалуйста, — сухо сказал Рымарев. — Вы, очевидно, недалеко ушли от этого уважаемого товарища.
— Совсем не ушел. Мы с ним завсегда рядом были. Нам ни к чему бить друг друга по глазам бумагой с печатью. Без нее обходились и раньше, а сейчас подавно.
— Не вынуждайте меня, пожалуйста, доложить в райком и о ваших путаных суждениях. Бумага с печатью, как вы выразились, не что иное, как партийный документ.
— Эх, Павел Александрович!.. Все-то вы знаете и понимаете и слово в строку ловко укладываете. Но… привыкнет собака бегать за возом, бежит и за пустой телегой.
— Что вы подразумеваете под пустой телегой? — ощетинился Рымарев.
— А распоряжение?.. Совсем оно ни к чему было. И вот сейчас сыплются из вас злые слова, как зерно из дырявого мешка к чему? Батоха сена дал…
— Дал? — удивился Рымарев, подумав, заметил: — Испугался, значит…
— Чего ему бояться? Чай, власть-то у нас Советская…
— Оставим этот разговор. А вам дружески советую не сравнивать больше партийные документы с пустой телегой.
В тоне, каким были сказаны эти слова, ничего дружеского Максим не уловил. Он лег затылком на спинку ходка. Над головой висели грузные, свинцового цвета тучи, в редких проемах свежо и чисто голубело небо, от этого тучи казались еще более мрачными. Неужели будет ненастье?
11
Перед весновспашкой в деревню пришли два трактора. Стреляя синим дымом, пугая собак рыком моторов, они прокатились по улице и остановились возле правления. Отовсюду сбежался парод. Мужики, бабы, ребятишки глазели на невидаль, дивились непостижимой человеческой хитрости, заставившей жить мертвое железо. От разогретых моторов струился горячий воздух, в нос шибал запах керосина.
— Тяжелый дух у него, — сказал Викул Абрамыч. — Поди, и хлеб так же вонять будет?
— Будет, — подтвердил Лучка Богомазов. — Но это ничего. Привыкнешь, и станет тебе керосин лучше всякой самогонки. Кружками пить зачнешь. А зачнешь пить керосин, сам сделаешься сильным, как трактор.
— Тут сурьезный разговор, а он со смешками!
На крыльцо вышли трактористы, молодые парни в кожаных тужурках, Стефан Иваныч, Павел Александрович и секретарь райкома Петров. Белозеров сиял, как новый гривенник, распяливал тонкие губы в широченной улыбке.