Разрыв

Лелич Саймон

Директор, повторяет Сэмюэл, и Тревис говорит, мистер Зайковски. В чем дело?

Могу я поговорить с вами? Очень коротко?

Коротко? — повторяет Тревис. И смотрит на часы. Потом оглядывается на дверь.

Видите ли, у меня возникла проблема. И я надеялся… думал, что, возможно… надеялся, что вы сможете мне помочь.

Тревис вздыхает. Я его из кухни не вижу, но отлично представляю, как он делает круглые глаза. Проблема, говорит он. Ну, разумеется. Вряд ли я мог ожидать чего-то другого.

Сэмюэл мнется. И какое-то время просто молчит.

Ну же, мистер Зайковски? Не томите.

Я… у меня неприятности. С детьми.

Директор

снова вздыхает. Неприятности, повторяет он. Неприятности какого рода, мистер Зайковски? И с какими детьми?

А Сэмюэл, козел дурной, считает, что имен никаких называть не следует.

Не важно с какими, я вовсе не ожидаю…

Если оно не важно, мистер Зайковски, то почему вы сочли возможным привлечь к нему мое внимание? Я, как вам, вероятно, известно, довольно занятой человек.

На миг Сэмюэл теряется. Смотрит директору за спину, встречается со мной глазами. Я киваю. Дважды.

Они нагадили в мой кейс.

Это говорит Сэмюэл, вернее, выпаливает.

Что они сделали?

Нагадили. В мой кейс.

Кто именно нагадил в ваш кейс?

Я не видел, кто это делал. Видел только результат. Собственно, он у меня и сейчас перед глазами стоит.

Так вы его сберегли?

Нет-нет-нет. Я его не сберегал. Его забрала Кристина Хоббс. Завернула в бумагу и унесла.

Мистер Зайковски. Теперь директор пощипывает себе переносицу. Не могли бы вы оказать мне услугу и начать ваш рассказ с традиционного для всякого повествования момента?

Это напрочь сбивает Сэмюэла с толку.

С начала. Начните, если можете, с начала.

Сэмюэл так и поступает. Рассказывает Тревису об икоте, о матерных словах, говорит, что в некоторых классах проводить уроки стало попросту невозможно. Рассказывает, что ему ставят подножки, что его толкают, оскорбляют, травят, плюют ему в спину. Рассказывает, как изуродовали его велосипед, как с него украли сиденье и вспороли шины. Рассказывает о рисунках на стенах, о записках, которые он находит в своем ящике для корреспонденции, о посланиях, которые получает по электронной почте. Снова повторяет, что кто-то из детей справил нужду в его кейс. А затем падает, как человек, физически изнуренный, в кресло, а директор стоит и смотрит на него сверху вниз.

Сколько вам лет, мистер Зайковски?

Сэмюэл поднимает на него взгляд. Двадцать семь. На прошлой неделе мне исполнилось двадцать семь лет.

Что же, поздравляю. Вы отметили ваш день рождения? Купили торт?

Простите, я не уверен, что…

Не суть важно. Вам двадцать семь лет. Прекрасный возраст. Не зрелости, но взрослости. Вы ведь взрослый человек, мистер Зайковски?

Да. Да, я взрослый.

Рад это слышать. А ваши мучители. Сколько лет им?

По преимуществу одиннадцать. Кое-кому десять.

Пусть даже пятнадцать. Или шестнадцать. Возможно, четырнадцать.

Верно. Да. Я бы сказал, что так.

Вам не кажется, что здесь присутствует некое несоответствие, мистер Зайковски? Не кажется, что здесь что-то не так?

Сэмюэл кивает, говорит, да, директор, кажется. Однако они нагадили в…

В ваш кейс. Да, мистер Зайковски, вы уже упоминали об этом. И что же?

А я вижу, Сэмюэл уже жалеет, что сел. Директор мужчина рослый, он прямо-таки нависает над ним.

И что же? — повторяет Тревис. Чего вы ожидаете от меня? Возможно, мне следует вызвать виновных в мой кабинет, заставить их извиниться перед

вами, пообещать, что в дальнейшем они будут вести себя хорошо. Возможно, мистер Зайковски, вам хочется, чтобы я попросил их отстать от вас. Возможно, вы полагаете, что это вам поможет.

Нет, говорит Сэмюэл. Разумеется, нет. Никакой необходимости в…

Или, возможно, мистер Зайковски, — вот это, пожалуй, мысль хорошая, — возможно, мистер Зайковски, вам следует потратить недолгое время на обдумывание задач, которые стоят перед вами, как перед служащим нашего учреждения. Вы учитель, мистер Зайковски. Я уже обращал ваше внимание на этот факт, но, похоже, вы о нем позабыли. Вы учитель, а это означает, что вы преподаете, руководите классом и поддерживаете в нем порядок. Поддерживаете порядок, мистер Зайковски. Насаждаете дисциплину. И не позволяете мальчишке четырнадцати лет, который через двенадцать месяцев будет либо стоять в очереди за пособием по безработице, либо воровать чужие деньги, брать над вами верх. Не удивляйтесь, мистер Зайковски. Вы не назвали имен, однако в этом никакой необходимости не было. Мне известно все, что происходит в моей школе. Я всеведущ. Донован Стэнли — подонок. Однако ему осталось провести здесь всего несколько месяцев. И в течение этого срока я не намерен тратить время либо силы, да и вообще уделять какое-то внимание чему-либо столь омерзительному и ничтожному, как говноэтого мальчишки.

И директор уходит. Не оглядываясь ни на Сэмюэла, ни на меня.

Я стою, где стоял. Держу в руке чайную ложку и стою. Смотрю на Сэмюэла. Наблюдаю за ним. Понимаю, надо что-то сказать, а что именно, не знаю. Что я могу сказать?

Ну и не говорю ничего. Да Сэмюил мне и шанса такого не дает. Он поднимается из кресла, берет свою сумку, укладывает в нее книги, пересекает учительскую, даже не взглянув на меня ни разу, распахивает дверь и уходит.

Вот так все и было, инспектор. Так все было и ничего после этого не изменилось. Я-то думал, что Тревис все-таки что-нибудь предпримет. Что эту его небольшую речь он произнес перед Сэмюэлом в воспитательных целях. Ну знаете, как армейский старшина, норовящий сделать из солдат настоящих мужиков. Но он ничего не предпринял. Он действительно говорил то, что думал. Ничего он не предпринял и ничто не изменилось.

Хотя нет, это не верно. Кое-что изменилось. К худшему. Я в то время не думал, что такое возможно, но так оно и было, это точно. Вам ведь о футбольном матче уже рассказывали, верно?

— Это шутка. Вот что это такое. Шуточный отчет.

Она промолчала. Она пока вообще не сказала ни слова.

— Ну хватит, Люсия. Прервите мои страдания. Покажите мне настоящий отчет. Этот просто-напросто смешон, материал для водевиля, покажите мне настоящий, в котором сказано все, что нам нужно.

Это она могла. Главный инспектор о том не знал, но она могла. Отчет находился у нее дома, в компьютере, вернее, в его корзине. А на рабочем столе Люсии покоилась стопка листов — распечатка, приговоренная к уничтожению, но еще не отправленная в измельчитель. Мало того, в кармане у нее лежала флешка все с тем же отчетом.

— Вы же понимаете, о чем я. Об отчете, в котором сказано, что случившееся было трагедией, Зайковски душевнобольным, а оружие представляет угрозу для общества.

Она переменила позу. Вздохнула. Вернулась к прежней.