Разумихин Трое из сумы
Шрифт:
Для меня, хотя, думаю, не только для меня, Володя останется критиком, который впервые всерьёз выдвинул Андрея Платонова, поставив его в один ряд с М.Горьким, М.Шолоховым и Л.Леоновым. А потом… Потом он защитил кандидатскую («А.Платонов: проблемы творческий эволюции») и стал как литературовед заниматься Шолоховым, иногда писать о нём. Последнее, что мне известно, это его работа над вступительной статьёй, составлением, комментариями и редакцией Собрания сочинений М.А. Шолохова в 9 томах. Больше сейчас как-то ничего и нигде о Васильеве не слышу.
Дальше других отступил от былого литературно-критического бытия Володя Вигилянский.
Не обойдён церковными наградами: награждён орденом Святителя Иннокентия Московского III степени за усердные миссионерские труды, к Пасхе 2002 года награждён Святейшим Патриархом Алексием II правом служения в камилавке, в связи с 250-летием МГУ им. М.В. Ломоносова и 10-летием возобновления богослужебной жизни храма святой мученицы Татианы при МГУ награждён орденом Преподобного Сергия Радонежского III степени.
Сохранив членство в Союзе писателей, отец Владимир, некогда успешный светский журналист, редактор, продолжает писать. Мне доводилось читать его развёрнутую рецензию в «Новом мире» на появившийся в печати итог исследовательского проекта «Религия и ценности после падения коммунизма», ответ на письмо академиков «Политика РПЦ МП: консолидация или развал страны?», в котором он брался опровергнуть суждение учёных, будто бы Церковь пытается «подвергнуть сомнению научное знание, вытравить из образования «материалистическое видение мира», подменить знания, накопленные наукой, верой».
Знаю, что он стал автором таких книг, как «Для новых гонений на Церковь уже всё подготовлено», «Последняя грань», но, признаюсь, их не читал. Не ведаю, живёт ли он по-прежнему в доме по соседству – давно с ним не доводилось видеться. Но каждый раз, завидев его на телеэкране, вспоминаю молодого критика Володю Вигилянского, согнувшегося на лестничной площадке ЦДЛ над блокнотом с записями, и наш разговор на бегу:
– Привет! Как дела?
– Нормально. Вот, чтобы заработать, обзор строчу.
– Удачи.
Вспоминаю, и в мыслях пробегает: «Чудные дела твои, Господи!».
…Теперь настало время вспомнить про ещё одного молодого критика, однокурсника Вигилянского по Литинституту, Витю Калугина. Впрочем, чистой критикой Витя занимался не много. Для большинства читателей он прежде всего автор примечательной книги «Струны рокотаху... Очерки о русском фольклоре», в которой воссоздано более 50 «портретов» главных героев народного эпоса и очень доступно рассказано об истории собирания и изучения былин.
Но, как я понимаю, любовь
Виктор КалугинСобственно, на редакторской стезе мы с ним и познакомились. Вернее, это опять же тот случай, когда «свахой» был Юра Селезнёв, в редакции которого Калугин тогда работал. Судьбе угодно было наши отношения закрутить в довольно причудливую спираль, в которой сегодня я особо выделил бы три любопытных витка.
Виток первый – эпизод в кабинете Юры Селезнёва, который при мне довольно резко распекает понуро стоящего Витю за опоздание на работу и, самое главное, за срыв сроков подготовки и сдачи какой-то рукописи. И, как я понимаю, подобный разговор на эту тему между ними не первый. Выплеснув гнев, Юра отправляет Калугина в кабинет напротив, на его рабочее место:
– Иди, и чтобы в следующий раз я тебя увидел здесь с готовой рукописью!
– Юрий Иванович, – как только дверь за Витей закрылась, говорю я с присущей молодости бескомпромиссностью, – зачем вы держите такого редактора, которому приходится по десять раз говорить одно и то же?
А в ответ селезнёвская улыбка:
– Это я для профилактики. Он ведь влюбился и ходит ничего не соображая. Думаете, Витя сейчас много слышал из того, что я ему тут говорил? Ничуть! Он стоял и витал где-то в облаках, думая либо о ней, либо о том, когда и где с ней увидится.
Я специально вспомнил этот эпизод, в котором выгляжу не самым приглядным образом. Но что было, то было!
Виток второй – уже время перестройки. Витя на тот момент – редактор журнала «Слово» Госкомпечати СССР (предыдущее название «В мире книг»). А я в ту пору ведущий редактор Главной редакции художественной литературы всё того же Госкомпечати СССР. Страна бурлит, Москва кипит – идёт предвыборная кампания по выдвижению кандидатов в народные депутаты СССР. Среди кандидатов и имя Виктора Калугина. И у нас в комитете проходит запланированное собрание по выдвижению и одобрению кандидатуры Калугина, который на собрание приходит, как положено, в окружении своих доверенных лиц. Среди таких доверенных одна самая доверенная – тоже из когорты молодых литературных критиков, Лариса Баранова-Гонченко.
Речь и призывы кандидата в депутаты Калугина что-то не вдохновили зал, а мне так во многих своих посылах вообще не пришлись по душе. И вот мы вдвоём, я и ещё один литературный критик, тоже сотрудник Главной редакции художественной литературы Госкомпечати, Леонид Ханбеков, земляк Вампилова и Распутина, приехавший, как многие, из дальних мест покорять столицу, поворачиваем ход собрания таким образом, что оно отказывает кандидату в поддержке. Не успело собрание завершиться, ко мне подскакивает Лариса и выплёскивает мне:
– Когда мы придём к власти, то таких, как ты, мы будем стрелять!
С того дня нам с Ларисой встретиться не довелось больше ни разу. И к власти Лариса и иже с ней, слава богу, не пришли. Но иной раз сознание рисует живописную картину. В дверь дома раздаётся звонок, открываю, а на пороге всё такая же молодая и решительная Лариса в кожаной куртке и с маузером в руке:
– Пройдёмте!
У меня почему-то лишь один вопрос:
– Надолго?
И безжалостный ответ:
– Навсегда!