Разумная жизнь
Шрифт:
Мать Джойс, миссис Виллоубай, демонстрировала свой вклад — плитки шоколада. Денис и Вита появились каждый с плоской коробкой в руке. Когда они подняли крышки, все увидели фруктовые пироги из кондитерской, украшенные ангеликой и взбитыми сливками.
— Так подходит для пляжа, — сказала Таши подруге Мэбс, не понижая голоса. Они перестали хихикать, только когда на них шикнула миссис Лей.
— Замолчите, девочки. Манеры, манеры.
Роуз вышла из отеля без десяти одиннадцать с гигантскими термосами, полными черного кофе, и пакетом сахара. Без пяти одиннадцать
— Что у вас там? Что вы делали в Сен-Мало? Что это? Скажите нам.
— Секрет. — Они не открывали коробку.
— Не подглядывать.
Без тридцати секунд одиннадцать вышел наконец Ангус Лей, когда его жена пребывала в полной ярости, зная, что это он сделал специально, чтобы позлить ее, никогда за все долгие годы их супружеской жизни он не прибегал к такому способу. Он прихватил вчерашнюю „Таймс“, походные стаканчики и фляжку виски в кармане пальто.
Точно в одиннадцать миссис Стаббс, хозяйка ножей, вилок, ложек, подстилок и ковриков принялась созывать всех. Все здесь? Взяли ли теплые свитера, купальники, ведра, лопаты, запасные носки?
— В таком случае все садимся в автобусы. Не бегите, дорогие, не толкайтесь, повнимательнее.
— А чей это пикник? Чего она раскомандовалась?
Позднее, когда обсуждали прошедшее событие, миссис Стаббс окрестили прирожденным лидером, в этом определении слышалась добрая усмешка, разумеется, позднее, когда память о пикнике потускнела, о ней говорили, как о Прирожденном Лидере с большой буквы.
— О, смотрите, вон Прирожденный Лидер, — люди указывали на соревнованиях, на концертах, в Уимблдоне или на зимних распродажах, при этом толкая локтем своего компаньона: — Помните Динар в двадцатые?
Все маленькие дети залезли в первый автобус с миссис Стаббс и матерями. Отцы толпой ввалились в другой, который оккупировали взрослые и подростки. Они сбились в группки и с несколько виноватым видом, но принародно поздравили друг друга, когда „детский сад“, как его окрестили, отъехал с громким пением, организованным миссис Стаббс (чтобы малышей держать в порядке), так что автобус со взрослыми и подростками катил следом в сопровождении пронзительных голосов, распевавших „Ник Нэк пэдди вэк“, „Джон Браунз боди“ и „Итс а лонг вэй ту Типперэри“.
Мэбс и Таши, усевшись на заднее сидение и утащив с собой Флору, взирали на все с высоты возраста и притворялись, что ничего не слышат. Флора, втиснувшаяся между ними, сидела тихо, ощущая себя счастливой — еще бы, вдали от родителей, дышащих в спину шоферу. Ее не волновало, с чего это Мэбс и Таши решили подружиться с ней, но со своего места она видела чуть впереди Космо и Бланко, а через проход от них — Феликса с сестрой Энн. Никто не спрашивал ее, что у нее в плетеной корзинке, которую она сунула под сиденье. Она была маленькая, и естественно подумать, что все ею принесенное, такое же маленькое и незначительное. В любом случае, она с восторгом и некоторым страхом ощущала близость Мэбс и Таши и держалась еще тише обычного.
— А почему ты не хочешь познакомиться с ним? Почему бы тебе его не навестить? Конечно, Фаунтлерою было бы естественно попытаться ему представиться.
— Однажды я написал ему, когда понял, что я его наследник, и спросил, не могу ли с ним увидеться. Он не ответил. Моя мать пригласила его, он не приехал. Так что ничего не поделаешь. И у меня возник план подшутить над ним.
— А как? Что за шутка?
— Да так, послать ему обычную почтовую открытку, напомнить о себе.
— Вроде того — хочу, чтобы вы приехали? — спросила Мэбс.
— Да нет, что-нибудь потоньше. Ну вроде как: я еще попадусь на вашем пути, или я так давно мечтаю услышать ваш голос.
— Подписанную или анонимную?
— Только инициалы.
— Неподписанная таинственнее и более зловеща, — сказал Феликс.
— Пожалуй, — кивнул Бланко. — Я подумал, может, послать открытки из разных стран…
— А что, если на разных языках? — предложила Таши.
— Я ни одного не знаю.
— Мы знаем. Посмотри, у нас в автобусе — английский, датский. Флора говорит по-французски, я слышала, и по-итальянски, так ведь? — Таши наклонилась к Флоре, та молча кивнула. Все повернулись и посмотрели на нее.
Видя, как Флора зарделась, Элизабет предложила:
— Мы все говорим по-немецки. Еще я знаю испанский.
— А ты учишь и русский? Правда ведь? — Мэбс поглядела на Флору. — Ты феноменальный ребенок. Есть у кого-нибудь бумага и карандаш? Мы можем написать сейчас же.
— Спасибо, — сказал Хьюберт, которого обычно называли Бланко.
Феликс дал конверт, а Энн авторучку.
— А как насчет русского? — настаивала Мэбс.
— Я не умею писать по-русски, — пробормотала Флора.
— Я могу попросить мадам Тарасову, — придумал Бланко, развеселившись.
Они написали текст письма на разных языках.
— Он подумает, что его преследуют какие-то заговорщики-большевики, — сказал Космо. — О, смотрите, все, мы почти приехали. Пляж за этим холмом. Надеюсь, море успокоилось.
— А как называется имение кузена Типа? И где это? — спросила Таши.
— Называется оно Пенгапах, это где-то в Западной Англии. — Бланко сунул конверт в карман. — Я знаю, что там в ванной комнате шесть ванн. И больше не знаю ничего.
— Лорд Фаунтлерой из Пенгапаха — зубодробительно, — засмеялась Мэбс.
— Ты, действительно, все это пошлешь? — спросила Энн.
— Такое обычно делают в середине зимы, когда до Рождества еще так долго, что кажется, оно никогда не наступит, — сказал Бланко.
— Можно подумать, что это какая-то шифровка, — улыбнулась Таши.
— Или предварение смерти, — фыркнула Мэбс.
— Ты хочешь сказать „предупреждение“.
— Ну вот мы и приехали, — закричал Космо. — Смотрите. Вот пляж. Бог мой, как раз кончается прилив.