Развал. Схождение
Шрифт:
Незадолго до полуночи лязгнули запоры камеры-трехместки, которую Петр Николаевич делил на пару с соседом — крепеньким еще дедком, на пятом десятке совместной супружеской жизни зарубившим свою законную топориком для разделки мяса («Достала, понимаешь, своим бубнежем, грымза старая!»). Ничего не объясняя, Московцеву велено было забрать личные вещи, а также казенные матрас, подушку и одеяло.
Полусонный, перепуганный бизнесмен суетливо собрался под сочувственным взглядом дедка, после чего длинными коридорами/переходами/пролетами его отконвоировали этажом выше и завели в
За спиной громыхнула железная дверь. Петр Николаевич вздрогнул и…
…И продолжил «стояние статуем».
Не решаясь даже просто освободить руки, поставив сумку на пол и сгрузив спальные принадлежности на единственную здесь свободную койку второго яруса.
Между тем постояльцы вовсю и откровенно разглядывали явного первохода-новичка, ухмылялись и скалили зубы. Странное дело — никто из восьми человек в этот полуночный час не спал. Правда, большинство уже лежало на шконках, однако самый по виду страшный и судя по всему самый здесь главный сидел за столом и похрустывал сушками, дожидаясь, когда закипит вода. Функции электрочайника в данном случае исполнял кипятильник с оголенным проводом вместо вилки, засунутым в разъемы на месте бывшей розетки.
— Доброй ночи! — решился наконец Московцев.
Крутившийся возле «чайника» тощий, с неприятной щербатой улыбкой и разными глазенками уголовник, покрытый наколками, как «остров невезения зеленью», среагировав на писк Петра Николаевича, прыснул и по-обезьяньи подскочил к новому квартиранту:
— В рот мне галстук! Гля, Пантелеймон, какого нам васька [14] на подселение определили! — играя на публику, заблажил он. — Голубых кровей, не иначе!
Уголовник бесцеремонно отобрал у Московцева сумку и, вжикнув молнией, с интересом сунулся во внутренности:
14
В блатном жаргоне слово «васёк» имеет несколько значений. В данном конкретном случае — «простодушный человек, которого можно легко обмануть».
— Пантелеймон! Да тут у него просто Кулундайк! Разве что повидлы нет!
— Гунька! Верни Петру Николаичу ридикюль! Живо! — с не терпящей возражений интонацией приказал любитель сушек, которого Московцев интуитивно и, как оказалось, верно принял за старшего.
— Сам Господь велел делиться, — поскучнел Гунька, возвращая сумку.
— А еще умножаться. На ноль, — донеслось откуда-то сверху глумливое.
— Извините… — робко обратился Петр Николаевич к пахану, — а разве мы… мы знакомы?
Народ в камере слаженно заржал.
— А ну, ша! — цыкнул Пантелеймон и… словно бы невидимая рука повернула невидимую ручку volume, переведя ее в крайнее левое
— Так он чего, типа «заочник»? — не удержавшись, хихикнул кто-то сбоку.
— Я сказал: хорош галдеть!.. Вот, братва, прошу, как говорится, любить-не-жаловаться. Петр Николаевич… э-э-э-э… — Тут пахан развернул лежащую на столе газету, нацепил сильно диссонирующие с его характерным обликом очки, поискал нужное место и зачел вслух:
— Петр Николаевич Московцев. Топ-менеджер фирмы, аффи… надо же, слово-то какое? «Аффилированной»?
— Опечатка. Наверное, хотели написать «вафлированной»? — хихикнул Гунька.
— Цыц!.. аффилированной с известной компанией «Магистраль — Северо-Запад». Подозревается в убийстве известного петербургского антиквара с целью грабежа.
— Братва! Закрывай форточки! А то в нашу хату уже одного живого мокрушника надуло!
— Это недоразумение, — побледнев, забормотал Петр Николаевич. — Честное слово! Это какая-то ошибка… Я… мне… Надеюсь, что очень скоро во всем разберутся.
— Само собой. Разберутся, — лукаво подтвердил Пантелеймон. — А пока загружайся, гость дорогой, наводи уют… Эй, Чукча! Уступи шконку взрослому белому человеку. — Лежащий внизу азиат нехотя поднялся и принялся скатывать свой матрас. — Поживее… Сейчас мы с тобой, Николаич, чифирнем по-домашнему. Чифир употребляешь?
— А? Что? Кефир?
Личный состав пахана Пантелеймона, включая резко пониженного в статусе Чукчу, зашелся в истерике.
— Ах да, конечно, — спохватился Московцев. — В смысле, нет. Как-то, знаете ли, не доводилось.
— А вот это напрасно. С твоей статьей только одна радость в жизни и осталась… Гунька! Метнись по кухне! Замастырь-ка нам… хм… фирменного… ты меня понял?
— Бу-сделано, — угодливо отозвался щербатый. — Фирма веников не вяжет — фирма веником метёт…
ГЛАВА ВТОРАЯ
Санкт-Петербург, 13 декабря, вт.
Так совпало, что этим утром Петрухин зарулил на парковку «Магистрали» практически одновременно с директорской «Тахой».
Выгрузившийся из салона Виктор Альбертович сегодня был как-то особенно мрачен. По этой причине Дмитрий решил воздержаться от традиционного, установленного промеж них, ритуала утреннего обмена свежими анекдотами.
— Здорова!
— Здоровее видали. Какие новости?
— Яна вчера встретилась в «Крестах» с Московцевым, всех подробностей пока не знаю. Копию постановления Комаров, как ни странно, раздобыл.
— Ничего странного. За те бабки, что я ему посулил, не то что копию — оригинал выкрасть можно. Купцов подъехал?
— Судя по тачке — да.
— Хорошо. Пойдем тогда сразу к вам. Побазарим…
Брюнет и Петрухин прошли в офис, поднялись на второй этаж, добрели до кабинета решальщиков. Здесь Виктор Альбертович рванул на себя дверь и…
…И обалдело выдохнул:
— Уп-пс-ссс!..
Оно и понятно. Было от чего… «обалдеть»: так как сеймоментно обнаруженные в кабинете «магистральные» инспектор и юрисконсульт страстно целовались взасос. При этом полусидевший на своем служебном столе Купцов в данный момент одной рукой прижимал Яну Викторовну за талию, а другой гладил её за… хм… попку.