Развал. Схождение
Шрифт:
— Лично я не торопился бы с выводами, — возразил как всегда осторожный Купцов. — Возможно, мы пока чего-то еще не знаем.
— А можно поподробнее? — попросил Брюнет. — О том, что мы УЖЕ знаем?
— Во-первых, есть показания соседей, которые видели машину Московцева во дворе. Причем все они видели момент приезда, но никто не обратил внимания на отъезд. Что удивляет.
— А факта посещения квартиры антиквара Московцев с самого начала и не отрицал, — парировал Дмитрий.
— Не отрицал, но это еще ничего не доказывает. Далее: имеются показания домработницы Радецких —
— Опять же, со слов твоей… хм… нашей Яны Викторовны, Московцев действительно угрожал антиквару. Только не убийством, а раздуванием скандала. В том числе посредством СМИ.
— Слов нет, это ему замечательно удалось, — откомментировал Брюнет, покосившись на пачку газет. — Скандал на пять баллов!
Десять минут назад босс без закуски жвахнул полстакана коньяка и сейчас немного приоттаял.
— Наконец, весьма важная улика — мобильный телефон Московцева, найденный на месте убийства. По версии следствия, он обронил его, простите за пафос, «в пылу борьбы», — продолжил перечислять контрдоводы Леонид. — Правда, в местном отделе полиции лежит заявление, что телефон был у него похищен неизвестными злоумышленниками в результате грабежа в подъезде собственного дома. Вот только на месте оперов я бы… э-э-э-э… тоже посчитал таковой грабеж умелой мистификацией.
— По-твоему, он сам себе морду разбил? Разбежался в парадном и… хлобысь об косяк? — съязвил Петрухин.
— Дима! Мы очень долго можем спорить и выстраивать самые невероятные версии. Однако время идет. Яне Викторовне скоро нужно звонить Ощуркову и либо договариваться, что допрос под протокол состоится, как и запланировано, сегодня днем, либо придумывать правдоподобную причину переноса такового.
— А что конкретно от нас сейчас требуется? — спросил Брюнет.
— Мы должны коллегиально решить: станет ли Московцев официально озвучивать историю с подарком Ван Хальса «сами-знаете-кому», или же пока подержать этот козырь в рукаве?
Все трое «коллегиально» задумались.
При этом инспектора, занимавшие перпендикулярную позицию по данному вопросу, выразительно поглядывали на босса. Так как в любом случае решающее слово должно было остаться за ним.
Дымно-табачно заклубившись, в кабинете подвисла напряженная пауза.
Наконец, Виктор Альбертович снова покосился на пачку газет и озвучил:
— Шут с ними, делаем! С «историей»! Газеты жаждут свежих скандалов и сенсаций? Ну так они их получат. По полной! Хрен им между…
Ну да, «человек предполагает, а Бог — смеется».
Не успел Брюнет закончить свою тираду, как в кабинет решальщиков влетела Яна Викторовна и с порога выпалила:
— Мне только что позвонил следователь. Рано утром Московцев доставлен в тюремную больницу.
— ЧТО?!!
— Со слов Ощуркова, вчера вечером Петр Николаевич был переведен в общую камеру, где опрометчиво перепил с сидельцами чифиру. В результате: во сне он якобы упал с верхнего яруса, сломал два ребра и получил сотрясение мозга.
— Твою медь! — потрясенно
— Толково придумано, — злобно нахмурился Брюнет.
Районный суд Адмиралтейского района Санкт-Петербурга по старинке продолжал официально именоваться Октябрьским. В комнате отдыха судейских работников до сих пор даже продолжало храниться бархатное красное знамя с вышитой золотом надписью «Коллективу Октябрьского народного суда гор. Ленинграда — Победителю социалистического соревнования». Другое дело, что отныне знамя это являлось многофункциональным и в зависимости от ситуации периодически использовалось то в качестве скатерти, то в качестве одеяла, то как фон для прикольных фотосессий.
Приехавшая на работу критично позже обычного секретарь суда Лиля Левченко с удивлением обнаружила, что Зарины Мирзоевны Дижоевой нет на месте. На столе одиноко стояла ее роскошная сумочка от Louis Vuitton, а в кресле скукожилась небрежно брошенная судейская мантия. «Когда-нибудь и у меня будет такая же», — мечтательно подумала Лиля, с благоговением погладила черное сукно и отправилась на розыски начальницы. Разумно решив начать с комнаты отдыха.
А там сейчас действительно гоняли чаи с пирожными Дижоева и ее коллега — красивая женщина, даром что судья, Виктория Ивановна Устьянцева — та самая фемида-фемина, по вине которой минувшей весной Купцов лишился должности и погон.
— Это черт знает что! Это не суд, а какая-то богадельня, — кипятилась Устьянцева. — За пятнадцать минут до начала такого сложнейшего процесса судье объявляют, что гособвинитель взяла больничный. Ага, как же! Знаю я эти дипломатические болезни в середине декабря. Пару недель на больничном отсидит, потом праздники начнутся. В итоге — полноценный месяц отдыха. А я тут отдувайся. За себя и за того… бабу. А у меня, между прочим, тоже свои планы имеются. Я, может, тоже собиралась недельку взять, чтобы на рождественские распродажи слетать.
— Так Инга заболела? То-то дня три назад я ее на лестнице встретила и действительно вялая была какая-то, рассеянная. Даже не поздоровалась со мной.
— Ай брось! Тоже мне, нашлась заступница. Жива, здорова твоя Зарецкая, ребенок у нее заболел. А что «вялая да бледная» — так это она по жизни такая, млявая. Ты, Зинка, вместо того чтобы заступаться, ищи теперь свободное окно — переносить придется процесс. Да и с присяжными, чует мое сердце, начнутся проблемы. Разбегутся на новогодние каникулы, как крысы с тонущего корабля, а в резерве у нас, если не ошибаюсь, всего одна тетка с кондитерской фабрики.
— Две, — уточнила Зарина Мирзоевна. — Вторая — с завода шампанских вин. О, явилась, не запылилась! Лилька, у тебя совесть есть?
— А что такое? — максимально невинно вопросила с порога Левченко. — Здрасьте всем.
— Здрасьте-здрасьте. Ты на часы давно смотрела?
— Недавно смотрела. Ой, надо же? Первый час?
— Именно! Где тебя носило?
— Судя по приятной толщины фирменному пакету — в «Галерее»? — догадалась Устьянцева. — Легкий шопинг перед работой?
— Ага. Ой! Это что у вас там, пирожные? Откуда?