Разведчик с Острова Мечты
Шрифт:
— Ух ты! Да мы совсем близко!
Шагалан обернулся. Круглая детская мордашка, чумазая, с засохшими потеками крови, короткие взъерошенные волосы, тонюсенькая воробьиная шея, торчавшая из лохмотьев. Несмотря на свое убожество, воришка — по виду ему можно было дать лет восемь-десять — на удивление быстро освоился в новой ситуации и глянул на спасителя без тени страха.
— Да, близко, — усмехнулся Шагалан. — Сделали немалый крюк и воротились почти назад. Надежней сейчас не укрыться. Но как раз потому, что все поблизости, настоятельно советую не шуметь. Сидим тихо,
— Понятно, соображаю. А ты сам кто?
Юноша улегся на землю, подоткнув под голову котомку.
— Ну, если настаиваешь, давай знакомиться. Сам-то девочка или мальчик?
— Мальчик, конечно. Йерсом кличут. — Воришка кинул настороженный взгляд. — А ты, часом, не любитель мальчиков?
— Нет, предпочитаю девочек. Меня можешь звать Шагаланом. Что, приставали?
— Разное выпадало. Ты вор?
— Нет.
— А кто?
— Гадай дальше.
Парнишка нахмурился.
— На бродягу не похож. Слишком опрятен. Но и на благородного тоже. Для трубадура слишком мало пожитков. Скорее уж какой-нибудь подмастерье. Нет?
— На мастера, стало быть, не тяну? — хмыкнул юноша.
— Молод больно… Да ладно тебе скрытничать!
— Так коли откровенничать, то первым и начинай.
— А чего про меня говорить? Со мной все просто.
— И что же просто? Делись.
— Я из Нирильена, из цеховых скорняков. Отца не помню, то ли на войне, то ли сразу после сгинул. Мать и сестер потом чума взяла. Жил у тетки в деревне. Голодно, зато какая-никакая крыша. А прошлым летом случился в тех краях недород, так меня из дома и выставили. Тетка — баба не злая, да у нее своих детей пятеро, на меня хлеба не хватило…
Шагалан слушал, не перебивая.
— …Зимой уцелел чудом. Раза три думал — все, каюк. Но как-то отбедовал. Где чего выпросишь, где стащишь. С месяц в одном монастыре подкармливали. Дотянул до весны, там уж полегчало… Нынче вот сызнова холода близятся…
— Таких, как ты, называют «ребенок чумы», слышал?
— Слышал. А как называют таких, как ты?
Юноша незримо в темноте пожал плечами:
— Наверное, «ребенок войны». Там я потерял всех. Вырос в Валесте, теперь вот возвратился.
— И зачем же?
— Зачем-зачем… Разных оборванцев из-под телег выдергивать. Ты же видел.
Йерс засопел обиженно:
— Не хочешь говорить — не надо. Я ему откровенно, как на исповеди, а он…
— Не горячись, парень. Придет время, расскажу. На вот лучше поешь.
Шагалан сел, выложил перед мальчишкой свой провиант. Собирался было сам принять участие в трапезе, но, посмотрев, с каким остервенением набросился на еду Йерс, раздумал. Мигом сметя небогатые запасы, малыш обшарил землю в поисках затерявшегося кусочка и вздохнул. Со стороны лагеря донесся нестройный хор голосов — очевидно, пиво возместило путникам потерю и баранины, и острого зрелища.
— Поют, сволочи, — с недетским ожесточением процедил Йерс. — Моя б воля, развесил бы их по деревьям вкруг костра.
— Успокойся, все кончилось. Укладывайся спать, завтра вставать рано.
— А куда мы пойдем?
— Мы? — замер Шагалан. — Да куда тебе со мной? У меня ж тут тоже ни
— Ну… я чаял… вдвоем все-таки полегче… и веселее…
— Ладно, завтра разберемся. Ложись.
Йерс заворочался, втираясь поплотней к спине юноши — заметно холодало. Глухо вскрикнул:
— У-у, хребет располосовали, кровопивцы… Шагалан!
— Что?
— Это… спасибо тебе за то… ну… сам понимаешь…
— Спи!
Он чуть приоткрыл еще тяжелые веки и огляделся. Едва начинало светать, ленивые струи тумана стелились по земле. На еловых иголках мириадами алмазов блестела роса. Стылая сырость и гарь. Шагалан перекатился на живот. Рядом закопошился, потеряв опору, вчерашний спасенный. Ночью мальчишка неоднократно принимался метаться и вскрикивать, пришлось даже накрыть его плащом, чтобы шум не услышали в лагере. Сейчас этот плащ был откинут в сторону. Шагалан с минуту разглядывал трогательно-беспомощную мордашку ребенка, наконец-то отыскавшего мирный сон. «Ничего, — подумалось. — Лишь бы вернулся в нормальную жизнь. Дети рано или поздно забывают свои кошмары. Знаем. Сами года два кричали по ночам».
Высунулся из-за прикрывавшего их поваленного ствола. Лагерь еще спал. Еле заметно курился костер. Одинокий мужик, сидевший рядом, дремал, свесив голову чуть ли не ниже колен, больше постовых видно не было. Где-то за фургонами всхрапнула лошадь.
Шагалан поежился от пробежавшей по шее капли, вновь надлежало принимать решение. Мягко затормошил мальчишку за плечо. Тот проснулся резко, со всхлипом, словно вынырнув из воды, вытаращил в испуге глаза, но не подал ни звука.
— Слушай внимательно, Йерс, — заговорил разведчик, не дожидаясь, пока оборвыш окончательно придет в себя. — Сейчас тихо собираемся. Смотри сюда: пройдешь вон за ту, крайнюю фуру, только не напрямки, а в обход через лес. Все очень тихо, из кустов не лезь, веток не ломай.
— Ну, ты меня еще прятаться поучи, — буркнул малец, растирая грязной ладошкой лицо.
Шагалан усмехнулся:
— Если такой ловкий, чего ж вчера попался?
— Жрать больно охота была, вот и рискнул. Не повезло, с каждым случается. А чего нам вокруг стоянки-то опять бегать?
— Да хочу я славному купчине гадость сделать, а себе… нам помочь немного.
— Вот это славно! — Вмиг в проснувшихся глазах мальчишки заблестели огоньки. — Надо сволочи на хвост наступить. Может, запалим чего-нибудь?
— Не петушись. Я зайду с другой стороны к лошадям, встречаемся вон у той сосны при выходе на большак. Все понял?
— А то!
— Тогда начали, пока солнце не выкатилось.
Второй сторож обнаружился рядом с табунком стреноженных лошадей. Как и первый, он безмятежно спал, причем развалившись на траве. Разведчик проскользнул к нему, аккуратно потянул из-за пояса длинный кинжал. Сторож, парень чуть за двадцать, с жидкой светлой бородкой, вдруг зашевелился, заворочался, замычал что-то. Шагалан уже занес руку для удара, но соня вовремя стих, умиротворенно засопев. «Этот, похоже, бдел всю ночь, — хмыкнул про себя разведчик, — однако час волка сломал даже его».