Разведчики
Шрифт:
— Поймите вы — в тылу каждая пара рук дорога. А партизан и без ребят достаточно. Надо пробраться. Ведь мы еще не окружены. Собирайтесь, с нашими работниками уйдете.
— А если не пройдем?
— Ну, уж если вернетесь, помни: в роще, за Десной, старый дуб на поляне знаешь?
— Знаю.
— Жди там. Пароль такой. Ты скажешь: «Нет ли у вас папиросы, а то за дорогу все выкурил». Человек спросит: «Как доехали, хорошо ли устроились?» Ответишь: «Плохо». Тебе предложат: «Пойдем помогу». Запомнишь?
Юрий кивнул головой.
— Иди и сделай все, чтобы пробраться
Дед Охрим переселился в Заречное. Встретив односельчанина Кичу Петра Семеновича, остановил его:
— Як там дила? — кивнул в сторону Деснянска.
Кича неопределенно пожал плечами:
— Зараз там истребительный батальон…
Дед Охрим, прищурив один глаз, нетерпеливо докончил:
— Рота морякив Днипровской флотилии та рота пограничникив… Ты скажи, чи далеко хвашисты?
Кича тяжело вздохнул:
— Раз наши у моста оборону построили — значит близко…
Сражение за переправу на Десне вспыхнуло на второй день. В это время дед Охрим был в Заречном, в хате второго сына Никиты. Дед был один. Никита находился в армии, а семья эвакуировалась. Тоскливо было одному в трех комнатах, чтобы занять себя, Охрим Петрович стал приводить в порядок свои рыболовные снасти. Донесшиеся глухие разрывы и приглушенные расстоянием хлопки выстрелов заставили его выскочить на улицу. Там, где за Десной находился город, клубились два облака дыма: одно черное, с рыжеватым отливом, второе — легкое, почти прозрачное. Оттуда, от реки, и доносилась стрельба. Дед Охрим старческой рысцой побежал в хату и пробрался на чердак к слуховому окну. Но и отсюда, кроме клубов дыма, ничего не увидел: до Десны от Заречного семь километров, а ведь город за рекой…
Весь день прошел в томительном смятении, в неизвестности. К вечеру перестрелка усилилась. Находившиеся в Заречном гитлеровцы поспешно отошли. И только ночью стало известно: подошли наши две дивизии и отбросили врага к Днепру. Во время боя был подорван и сгорел мост через реку, а в городке продолжал пылать нефтесклад.
Деснянские партизаны отряда Федоренко и Бедняцкого впервые столкнулись с гитлеровцами в конце августа и после нескольких боев начали действовать вместе с частями Красной Армии и киевским партизанским отрядом Осёнкина. После отхода наших войск расположились в заблаговременно подготовленных лесных лагерях.
Вскоре после боя за переправу дед Охрим пришел к своему соседу Киче и восторженно спросил:
— Чув? Ось як наши воюють! Мий Серега теж там був… Хвашисты окружили штаб червоного полка Героя Советского Союзу капитана Мартынова…
Кича в тон деду Охриму продолжал:
— Про це всим известно, диду. Партизаны помогли нашим выйти из окружения. Проводником у них Савва Лукич був… Все это хорошо, а вот то, что наши отходят — скверно.
Дед молча развел руками, не зная, чем объяснить отступление Красной Армии. Не прощаясь, ушел к себе в хату и просидел в одиночестве до поздней ночи.
Проходило время, томительное в ожидании, страшное неизвестностью. Девятого сентября дед Охрим увидел гитлеровских солдат в Деснянске. Еще накануне, придя в город в надежде связаться
— Чи вам плохо у нас, что вы ушли? — упрекнула его сноха. — Ну кто в Заречном будет смотреть за вами?
— Не мала дытына, щоб за мной доглядать, — полушутя, полусерьезно ответил дед Охрим. Ему очень хотелось остаться с любимой внучкой. Он чуть было не согласился, когда Оксана, ласкаясь, стала упрашивать его:
— Дидуня, вы уже старенький, трудно будет одному… А как же я без вас буду? Кто меня будет учить жить, кто о партизанах расскажет?
И все-таки он не поддался искушению остаться в горячо любимой семье, с которой мог уйти к партизанам, помня, что теперь он связной подпольщиков…
Напрасно прождав в Деснянске два дня, дед Охрим вернулся в Заречное, надеясь, что секретарь райкома даст знать, где они встретятся… Но встрече этой не суждено было состояться. Не знал дед Охрим и того, что в последний раз видел он свою любимую внучку. Страшные несчастья одно за другим свалились на его седую голову. Как-то вечером зашел к нему Кича. Убедившись, что старик один, тихо сказал:
— Плохо, Ефрем Петрович, ой как плохо! Кто-то выдал подпольщиков и партизан.
Дед Охрим почти враждебно посмотрел на Кичу:
— Як так выдав? Кто мог на них показать, колы даже я не знаю, де воны находються?
Кича молчал, подбирая слова. Он боялся, что известие убьет старика.
— Ефрем Петрович, вы старый партизан… В жизни всякое видали… И сейчас не очень расстраивайтесь, большое несчастье…
— Чого ты з мене душу выматуешь! — воскликнул дед Охрим. — Кажи зразу.
Кича подсел к старику:
— Ваш сын Сергей Ефремович пришел домой забрать жену и Оксану…
Встрепенувшись, дед Охрим хотел задать вопрос, но сдержался.
— Полицай Остап Млынок доказал немцам на него и Семена Андреевича Гузика.
Словно желая лучше запомнить имя предателя, дед переспросил:
— Остап Млынок?
— Он. — И еще тише Кича добавил: — Расстреляли их немцы, хату сожгли, а сноху и вашу внучку в Германию угнали…
Голова старика опустилась на грудь. Он сидел, ни о чем больше не расспрашивая, даже не посмотрел на уходившего Кичу…
Каждый день приносил известия об арестах, расстрелах, грабежах. Со страхом вслушивался в них дед Охрим и в довершение всего узнал, что в черниговской тюрьме сидит Василий Осипович. Хотел поговорить с Кичей, но тот даже не стал его слушать, как будто они никогда не были добрыми соседями. После долгого раздумья дед принял твердое решение. С георгиевскими крестами на груди он бесстрашно бродил по Деснянску, заходил в управление полиции, даже заглядывал в комендатуру. В нем жила твердая уверенность — рано или поздно он найдет настоящих советских людей, которым понадобятся сведения о фашистах и предателях. Раз секретарь райкома поручил ему связь и разведку — он выполнит это поручение.