Разведка продолжает поиск
Шрифт:
В течение последних дней два-три разведчика постоянно дежурили у фролковичского моста. Там было все тихо.
В те дни особенно досаждала вражеская авиация. Чуть только в апрельском небе выглянет просвет, со взлетной площадки взмывали «рамы» и учебные самолеты. Самолеты-разведчики, фотографируя, зависали над нашими линиями обороны, время от времени то бомбили их, то обстреливали из пулеметов. Каждый день они мешали партизанам надежно укреплять основные и запасные рубежи.
С первых же дней наблюдения мы пришли к выводу, что, сконцентрировав свои войска, противник двинется через Фролковичи.
Теперь мы, навьюченные тяжелыми рюкзаками с боеприпасами, стали нести вахту у моста через Уллянку. Правда, и отсюда в бинокль наблюдали, как ползли через мост по Западной Двине тяжело нагруженные машины — гитлеровцы продолжали концентрировать свои силы в Улле.
В ночь на 11 апреля дежурил со своей группой Иван Митрофанович Попов. Перед рассветом я поднял своих, и мы отправились ему на смену. Было тихо. Только изредка ракеты вспарывали небо над гарнизоном, прострачивали темноту пулеметные очереди. Кони, накормленные и отдохнувшие, мчали нас к Фролковичам. Как всегда, они сами повернули к Черному ручью. Тут мы поили их, и они лучше пили эту воду, чем обычную, колодезную.
На опушке у полянки спешились и передали своих лошадей коноводу Попова. Стали пробираться к тому месту, откуда вели наблюдение за мостом. Вскоре нас окликнули. Однако сам Попов появился минут через десять. Был он встревожен, и его волнение передалось мне. Оказалось, под утро противник двинулся из Уллы к Фролковичам — не к самому мосту, а где-то посредине этого участка замирали машины, слышался говор, бряцанье оружия. Следовательно, именно здесь враг начал концентрировать свои силы.
— Смотри в оба, — предупредил Попов перед отъездом. — Если что, открой такой огонь, чтобы мы, да и не только мы, поняли, что фашисты двинулись.
Договорились с Поповым, что я отправлю в Козейщину бойца, если представится возможность.
— Ты все-таки поддержи нас, если туго придется, — попросил я Ивана Митрофановича.
— Там видно будет…
Они забрали с собой наших лошадей и уехали, а мы заняли свое постоянное место — кустарник в овраге, сбегавшем к реке. Это левее моста, за Поповым лугом. Днем отсюда хорошо просматривались караульное помещение и сам мост, а также дорога, ведущая из Уллы на Фролковичи.
Рассветало. Было тепло и сыро; по низу стлался густой туман, что ограничивало видимость. Однако вскоре ветерок начал разгонять его. И тут же мы услышали, как залязгали гусеницы, взревели моторы машин. Затем по дороге из Уллы показались два танка, шедших по обочине. За ними потянулись крытые брезентом автомашины. Вскоре танки замерли на месте, а машины продолжали движение. У моста и они остановились. Из кузовов тут же высыпали гитлеровцы с автоматами и пулеметами, стали строиться в колонну, а машины ушли обратно. Они дважды возвращались к мосту, и вскоре
На душе стало тревожно. Беспокоило и то, по какой дороге они двинутся. За мостом через Уллу была развилка. Одна дорога вела на Бортники и далее на Камень, другая — в нашу сторону: на Капустино, Бальбиново и далее на Ушачи.
Ждать пришлось недолго. Раздались команды, и колонна двинулась вперед. Гулко загромыхали сотни ног по деревянному настилу моста. Свернули-таки направо — на Попов луг, в нашу сторону. Тут, в овраге, нельзя сделать засаду: разобьют в пух и прах в считанные минуты…
Решили отходить. Пока колонна разворачивалась, затем танки обходили пехоту, чтобы пристроиться впереди нее, мы отбежали по правой стороне дороги километра за полтора в сторону Капустино, выбрали наиболее подходящее место для засады. Здесь высокий взгорок нависал крутым обрывом над дорогой. За левой обочиной ее сразу же начиналось топкое болото, уходящее к Козейщине. В этих-то трясинистых местах и начинался тот самый Черный ручей, из которого любили пить наши лошади. Болото теперь апрельское, в него не посмеют сунуться ни танки, ни автомашины, а если осмелятся, для них же будет хуже…
Со мной находилось отделение Якова Елецкого, смелого парня с Вологодчины. Я посоветовался не только с ним, но и со всеми ребятами. Пришли к выводу, что лучшего места для засады и желать нечего. Проезжая часть дороги в 25–30 метрах, значит, кроме автоматического оружия можно применить и гранаты. Притом хорошо просматривается проход со стороны Попова луга, а за спиной — крутой склон прямо в старый лес. Под прикрытием леса по правой стороне дороги можно отходить относительно безопасно до самого Капустино, а затем, опередив колонну, проскочить через большак к своим, на Козейщину…
Никто не возражал против такого плана. Все сошлись на том, что наш огонь должен быть мощным, плотным, уничтожающим. Следует не жалеть патронов, не экономить гранат и тем самым создать замешательство в голове колонны, а грохотом боя предупредить своих: противник двинулся к нашей линии обороны.
Потянулись минуты ожидания. Наконец показалась голова колонны. Чуть впереди нее шли пятеро разведчиков, по бокам, тоже не отрываясь от основной массы, почти по самой обочине дороги шагало боковое охранение. Танки лязгали гусеницами ближе к середине этой широкой серозеленой ленты солдат, запрудивших длиннющий участок большака. Танки шли почему-то не по правой, а по левой стороне дороги, за обочиной которой тянулось болото. Замыкали колонну те самые грузовики, что подбрасывали пехоту к фролковичскому мосту.
Теперь, когда вражеская сила всей мощью предстала перед глазами, стало по-настоящему страшно. Что мы, горсточка разведчиков, перед этой грозной силищей? Песчинка…
И я, и Елецкий тут же поползли вдоль линии засады. Нет, не потому, что были не уверены в мужестве и отваге каждого из разведчиков. Такой вражеской мощи никто из нас никогда не видел, а тем более не встревал в засадный бой. Мы приказывали ребятам, пропустив разведку, резануть как можно длиннейшими очередями по голове колонны, моментально бросить гранаты и тут же скатываться по склону взгорка прямо в лес.