Разведка продолжает поиск
Шрифт:
— Не до жиру — быть бы живу, — тихо отозвался седой старик.
Жалко, очень жалко каждому крестьянину расставаться с вещами, что сопровождали его всю жизнь. Я, крестьянский сын, понимал их, своих слушателей. Но понимал и то, что прорываться через полотно железной дороги, по которой курсирует бронепоезд, через дорогу, укрепленную частыми дзотами, — это не то, что перейти разлившуюся Ушачу. Поэтому говорил людям правду — горькую правду.
До сих пор помнится, как после нелегкого боя под Чашками не лез в горло ароматный обжаренный кусок свинины, хотя такого деликатеса давным-давно не пробовал.
Прорыв
С полудня застонал бобыничский лес от разрывов снарядов и мин. С корнями выворачивало деревья, осколки срезали толстые ветви вековых дубов, вершины гонких сосен. Падали убитые, в муках корчились раненые партизаны, женщины и дети. Казалось, страшнее этого ада ничего не может быть. Но часа в четыре появились самолеты, артиллерия усилила обстрел — и вот уже не стало слышно отдельных разрывов, беспрерывным гулом ревел лес.
Оставаться здесь было невозможно: утром немецкие воинские части могут начать наступление со всех сторон. Чтобы спасти раненых и население, командование оперативной группы Полоцко-Лепельского соединения на этот раз решило прорываться через железную дорогу не на одном участке, а в разных местах и тем самым ввести в заблуждение противника, заставить его рассредоточить свои силы. Каждая бригада получила свое направление.
Под вечер Николай Александрович Сакмаркин созвал командиров отрядов и взводов, комиссаров и политруков. Собрались на холме в изреженном за этот день леске. Внизу, у подошвы, — госпитали. Многие укрытия разворотило снарядами и бомбами, под каждым деревом лежали группки раненых.
— Положение тяжелое, но не безнадежное. Надо прорываться через «железку». Место прорыва нашей бригады определено между станциями Кульгаи и Загатье. На штурм, — комбриг так прямо и сказал, — пойдем сегодня ночью четырьмя отрядами. Разведке обеспечить маршрут продвижения.
Я спохватился: почему только четырьмя, а где еще три отряда? Мне пояснили, что они ушли с А. В. Сипко прорываться в другом направлении.
«Обеспечить маршрут продвижения»… Это намного сложнее, чем просто разведать. Две ночи мы уже вели усиленную разведку во всех направлениях, знали, в каких деревнях находятся вражеские заслоны и гарнизоны, как они укреплены, где ставят засады. Нам почти везде можно просочиться. Но как провести четыре отряда партизан и более двух тысяч населения, раненых, больных? А надо провести во что бы то ни стало, да так, чтобы гарнизоны до подхода к железной дороге не втянули нас в бой. Если обнаружат, окажемся в тисках сильно укрепленного кольца.
Как только смерклось, снова пошли в поиск — на этот раз с разведкой отряда Константинова. Нас усилили не только своими пулеметчиками, но и бригадной разведкой. Поэтому в штурмовую группу попали братья Леонтий и Прокоп Кирилловы, другие знакомые мне ребята. Вышли из лесу и направились на деревни Рябчонки,
У железной дороги редкий осинничек обрывается, и ровное болото тянется до самой насыпи — метров триста. Ни кусточка, ни кочки, только в отсветах ракет холодно поблескивает вода. Но надо разведать огневые точки, и мы шагнули в болото. Вязкая, местами по пояс, колючая жижица коробила тело, а нельзя не идти. Пригнувшись, почти ползком пробираемся по редким шуршащим зарослям перезимовавшей осоки. Так добрались почти до самой насыпи.
Видимо, шорохи и случайные всплески насторожили охрану. Взлетели ракеты, послышались пулеметные и автоматные очереди.
Густо же укреплена дорога! Маленькие огоньки вспыхивали в полусотне метров друг от друга. С фланга они казались еще гуще, потому что как раз здесь, слева по ходу, дорога делала крутой дугообразный поворот. Если учесть, что и противоположная сторона дороги укреплена (а это, безусловно, так), то место вовсе неудобное для прорыва. Но лучшего не найдешь, да и некогда искать.
Когда утихомирилась охрана, отошли в лесок, расположенный в километре от «железки». Здесь осталась основная группа, чтобы обеспечить охрану близких подступов к дороге. В штаб отправили Ивана Киреева с двумя партизанами, в деревни — пикеты с проводниками. От деревни к деревне они должны привести сюда бригаду, раненых и гражданское население.
В полночь мы встречали своих. Наши разведчики и проводники благополучно провели отряды и население между вражескими гарнизонами и заслонами.
Иван Попов доложил комбригу о положении у «железки». Николай Александрович скрупулезно уточнил детали, а затем тут же развернул бригаду по фронту — и мы двинулись на штурм.
Шли молча, торопясь, но тихо. Впереди — бойцы с ручными пулеметами и автоматами, за ними — все четыре отряда бригады. Еще сотня шагов, а то и меньше, и нас приютит осинник, откуда и начнется настоящий штурм укреплений линии.
Вдруг автоматный огонь резанул нам навстречу. Это было так неожиданно, что в первые минуты в наших рядах произошло замешательство. Партизаны падали — то ли убитые, то ли раненые, то ли ошеломленные неожиданностью. Старики, женщины, дети, следовавшие за нами по пятам, бросились назад. В этот же момент оставшиеся позади гарнизоны открыли огонь из минометов. К счастью, он был неприцельным.
При свете ракет я увидел комбрига. Он высоко поднял автомат и крикнул:
— Кому жизнь дорога — вперед!
Партизаны бросились к осиннику, смяли засаду, выскочили к болоту и, проваливаясь по пояс в грязь, пошли на насыпь. Откос захлебом автоматных и пулеметных очередей встретил партизанскую лавину. Но ничто уже не могло остановить нас, даже мины.
Они густо месили болото впереди нас. Одна разорвалась рядом, и меня обдало липкой грязью. Протер глаза и вижу: как-то странно оседает в осоку Прокоп Кириллов. Бросился к нему: сражен наповал, а рядом лежит Леонтий, его 16-летний брат, тоже разведчик бригады.