Разведрота Иванова, вся епталогия в одном томе
Шрифт:
Петров, отпихнув пристреленного фашиста, быстро завел машину, остальные разведчики быстро прыгнули в кузов и собрались ехать. Но тут из коровника выскочила давешняя бабка:
— Ах вы ироды! Намусорили тут, а как убирать, то опять я? Ну-ка, быстро слезли и мусор за собой убрали!
Голос у бабки был пронзительный и настолько командный, что никто из разведчиков ослушаться не посмел.
— Куда мусор-то сваливать? — поинтересовался Сидоров, держа за шкирки две вражеские тушки.
— Куда-куда, в говно — бабка махнула рукой с сторону навозной ямы, — куда им и положено.
Но
— Надо же, даже в говне не тонет — усмехнулся граф.
— Переполнилась ямка — задумчиво произнесла бабка. — Слишком много их сюда пихать пришлось. Теперь найдут… придется мне с вами уходить.
— Так мы это, армия — неуверенно произнес Иванов, — куда тебе с нами-то, бабка?
— А ты не спорь, дедка, бери молоко и подсоби в кузов влезть. Оставаться-то мне всяко нельзя уже, я в яме почитай с роту фашистов притопила. Найдут — обидятся ведь. Да, коровок, коровок-то к машине тоже привяжи, да сильно не газуй. Нечего германцу советских коровок оставлять…
Петров машину вел медленно, но уверенно. Лишь один раз по дороге тяжелый Бюссинг дернулся так, что коровы недовольно замычали — но в целом поездка прошла спокойно.
Встречать грузовик с коровами высыпала целая толпа народу во главе с капитаном-особистом. Бабка, расспросив народ, отвязала коров и погнала их в сторону госпиталя («раненых хоть молочком порадую»), а разведчики соскочили с машины и выстроились для доклада. Иванов открыл кабину Бюссинга и ему на руки выпал Петров в пропитанной кровью гимнастерке:
— Немец, гад, недостреленный оказался — пожаловался Петров, — штыком в бок ткнул. Так что извини, командир, но в строй я не встану.
— Разведрота в полном составе ходила в разведку. Выяснили, что завтра в полдень немцы планируют наступление. Во время разведки уничтожено отделение гитлеровцев, взяты богатые трофеи. Боец Петров легко ранен штыком в печень, потерь нет — доложил начальству Иванов.
— Какие трофеи? — поинтересовался особист.
— Коровы, три штуки — ответил ему майор, — отправлены в госпиталь.
Иванов оглянулся — на улице было пусто, только Петров в красной гимнастерке прилег на травке.
— С трофеями ясно. А наступление в полдень по какому времени? По моим часам, или, скажем, по часам самого товарища Сталина?
— Да откуда немцы время на сталинских часах узнают? — удивился Вяземский.
— Значит, не знаете… — нехорошим голосом произнес особист. — Этого — он указал на Петрова — в госпиталь, а вы завтра же с рассветом пойдете и узнаете, по каким часам наступление назначено. Времени вам на все — до обеда. Да, вот еще… Нечего вам по штабам шататься, я для связи со мной направлю вам радиста, по фамилии Синеок. Вопросы есть? Вопросов нет. Отправляйтесь в расположение.
Поскольку Бюссинг куда-то испарился, в расположение разведчики шли по уже знакомой тропинке. Иванов, пытаясь понять, как до обеда доложить о планируемом на полдень наступлении, тяжело вздохнул и пробормотал:
— Вот ведь попали!
На что граф Вяземский, сплюнув сквозь зубы на пыльную тропинку, ответил:
— Да.
А
— Верно!
И лишь Петров ничего не сказал, потому что лежал в этот момент в медсанчасти.
6. Солдатами не рождаются
Ночь, как известно, является темным временем суток. А посему имеет и свои, присущие только ночи, особенности — причем не зависящие ни от погоды, ни от даже сезона. Ночью природа в основном спит. Спят деревья и слоны, дяди спят и тети, и даже немецко-фашистские гадины — и те норовят воспользоваться дарованным самой Природой временем отдыха от дневных забот. Один лишь лейтенант Иванов не мог заснуть, все снова и снова прокручивая в голове полученное задание и прикидывая так и эдак, каким образом можно совместить несовместимые условия.
К счастью, июльская ночь недолга — и Иванов, решив, что скоро наступающее утро все же мудренее угаснувшего вечера, заснул. Но выспаться ему опять не удалось: едва рассвело, как громкий возглас Хабиббулины «Сюда не ходи, мая стрилять будит!» сдернул его с пуховой перины.
Иванов было подумал, а уж не сплюнуть ли ему с досады, но решив, что уж слишком он, рабочекрестьянский командир, проникается аристократическими замашками графа, плевать не стал, а, поправив ремень, вышел из палатки. И окаменел от открывшегося ему зрелища.
У входа в расположение стояла дама. Одетая лишь в короткие, но до блеска надраенные сапоги, между голенищами которой и простой юбкой цвета хаки проглядывали чулки неуставного коричневого цвета. Гимнастерка дамы, с сержантскими нашивками, была почему-то подпоясана офицерским кожаным ремнем, а завершала ее облик лихо скошенная на правое ухо пилотка. В одной руке дама держала большой, и, судя по всему, довольно тяжелый железный чемодан, в другой — большую, и, судя по всему, довольно тяжелую железную коробку. На спине у нее висел «кавалерийский» карабин — подсумки с патронами к которому были закреплены на ремне, а за спиной болтался тощий солдатский сидор, чем-то набитый так, что мешок выглядывал одновременно и с правого, и с левого боков весьма неминиатюрной представительницы слабого пола. На вид даме было где-то под пятьдесят, а на взгляд было в ней килограмм девяносто. Причем — и это было очевидно — сплошных мышц, прикрытых традиционными для женщин кожно-жировыми покровами, достигавших — в избранных природой местах — достойных всяческого уважения размеров.
— Женщин, зачем приходить? Мима шагай, и железка свой не греми, а то савсем таварища камандира разбудишь — уговаривал даму Хабиббулин.
Уговаривал он ее очень убедительно, так что секунд через пятнадцать уже вся рота, продирая глаза и яростно зевая, выстроилась позади часового.
— Здравствуйте, мальчики! Меня зовут Синеок Людмила Константиновна, я теперь буду вести у вас физику… тьфу, назначена в вашу роту радистом. Журнала у меня пока нет, так что представьтесь пожалуйста.
Народ на секунду замер, осмысливая услышанное. Но, так еще не закончив осмысливание, а повинуясь приобретенным еще в ранней юности рефлексам, команду учительницы выполнил.