Развеянные чары
Шрифт:
Она исчезла, оставив молодую женщину одну. Элла чувствовала себя не в силах сразу после происшедшей сцены вернуться в зал и отвечать на встревоженные вопросы Эрлау. С трудом переведя дыхание, она опустилась на стул и оперлась головой на руку. Она была потрясена такой дикой ненавистью и угрозами, но в то же время у нее на многое открылись глаза. Ненавидят только победоносную соперницу, а мстят — за утраченное или за то, что отчаялись удержать. Значит, очарованию пришел конец… Но к кому же относились угрозы? К Рейнгольду? Элла побледнела; сама она спокойно выслушала слова о мщении,
— Боже мой, но это невозможно! Ведь она любит его!
— Элеонора! — произнес кто-то возле нее.
Элла вздрогнула, сразу узнав голос, хотя еще не видела человека, назвавшего ее по имени: Рейнгольд стоял по ту сторону двери, как будто не решаясь войти, но затем, не слыша возражения, призвал на помощь свое мужество и ступил на веранду.
— Что случилось? — тревожно спросил он. — Ты одна в уединенной комнате, из которой только что вышла другая женщина. Ты говорила…
— С синьорой Бьянконой, — закончила за него Элла, когда он приостановился.
— Она оскорбила тебя? — воскликнул Рейнгольд, весь вспыхнув. — Мне знаком этот ее взгляд, не предвещающий ничего хорошего. Я уже подозревал нечто подобное, когда она внезапно исчезла из зала и тебя нигде не было видно. Кажется, я опоздал. Она оскорбила тебя, Элла?
Молодая женщина встала, намереваясь уйти, и холодно произнесла:
— Ты, конечно, понимаешь, что если бы это и случилось, я обратилась бы за помощью к тебе последнему.
Она хотела пройти мимо Рейнгольда, однако, хотя он не сделал ни малейшей попытки удержать ее, его глаза выразили такой горький упрек, что она невольно остановилась.
— Еще один вопрос, Элеонора, — тихо сказал он, — прежде чем ты уйдешь, только один. Ты была в театре, когда давали мою оперу, к чему отрицать это? Ведь я видел тебя, так же как и ты меня. Что привлекло тебя туда?
Элла потупилась, как будто ее в чем-то обвиняли, лицо ее покрылось предательским румянцем.
— Я хотела познакомиться с композитором Ринальдо по его произведениям, — медленно ответила она.
— И что же ты узнала?
— Ты хочешь слышать мое мнение о твоем новом творении? Все говорят, что оно — образцовое произведение.
— Это была покаянная исповедь! — с ударением произнес он. — Правда, я не подозревал, что ты услышишь ее, но раз это случилось, прошу тебя ответить: ты поняла ее?
Молодая женщина молчала.
— Я лишь одно мгновение видел твои глаза, — продолжал Рейнгольд с возрастающим волнением, — но видел, что в них стояли слезы. Ты поняла меня, Элла?
— Я поняла, что творец такой музыки не мог долее оставаться в тесном кругу моих родных, — твердо сказала Элла, — и что он, может быть, избрал для себя лучший путь, вырвавшись из этого круга и бросившись в жизнь, полную не знающей границ страсти. Ты всем пожертвовал своему гению, и я признаю, что твой гений был достоин такой жертвы.
Глубокой горечью звучали последние слова, нашедшие, по-видимому, отклик в душе Рейнгольда.
— Ты сама не знаешь, как ты жестока, — ответил он таким же тоном, — или, скорее, слишком хорошо
— Ради Бога, успокойся, Рейнгольд! — с испугом перебила его Элла. — Мы не одни здесь, нас могут услышать посторонние!
Он горько рассмеялся.
— Ну, тогда пусть они узнают о тяжком преступлении, состоящем в том, что муж наконец решился поговорить со своей женой. Но помни: пусть хоть весь свет сделает это открытие, мне все равно, кому оно повредит и кто будет осужден. Ты останешься здесь, Элла! — вне себя воскликнул он, видя, что она хочет уйти. — Я должен когда-нибудь высказать то, что гнетет мою душу; для меня ты всюду недоступна, так теперь ты выслушаешь меня здесь… Ты выслушаешь!
Он схватил Эллу за руку, чтобы удержать ее, но в ту же минуту в дверях показался маркиз Тортони и стремительно бросился между ними. Рейнгольд выпустил руку жены и отступил; по лицу Чезарио он понял, что тот был свидетелем предыдущей сцены.
Нахмурив лоб, маркиз с суровым видом стал возле молодой женщины и решительным тоном сказал ей:
— Позвольте предложить вам руку! Ваше отсутствие встревожило господина Эрлау. Разрешите проводить вас к нему.
Рейнгольд уже пришел в себя от неожиданного вмешательства, но еще не мог справиться с собственным волнением. Помеха в такую серьезную минуту вывела его из себя, а вид Чезарио, продолжавшего стоять рядом с его женой, лишил последнего самообладания.
— Прошу вас удалиться, Чезарио, — повелительно сказал он, и в его тоне слышалось то превосходство, какое он всегда проявлял по отношению к своему молодому другу и почитателю. Но он забыл, что на сей раз не он стоял у Чезарио на первом плане. Глаза маркиза гневно сверкнули, и он взволнованно произнес:
— Мне кажется странным тон вашей просьбы, Ринальдо, так же как изумляет меня и сама просьба; поэтому вы согласитесь, что я не исполню ее. Я не понял смысла слов, которыми вы и синьора Эрлау обменялись по-немецки, но видел, что вы хотели принудить ее остаться, когда она желала уйти. Мне кажется, она нуждается в защите… Прошу вас располагать мною, синьора!
— Вы хотите защитить ее от меня? — вспыхнув, воскликнул Рейнгольд. — Я запрещаю вам приближаться к этой даме!
— Вы, кажется, забыли, что здесь дело касается не синьоры Бьянконы, — резко сказал маркиз. — Там вы, может быть, имеете право запрещать и разрешать, но здесь…
— Здесь я имею больше прав, чем кто-либо!
— Вы лжете!
— Вы заплатите мне за эти слова, Чезарио! — крикнул Рейнгольд.
— К вашим услугам, — последовал немедленный ответ.