Развитие сбалансированной чувствительности: практические буддийские упражнения для повседневной жизни (дополненное второе издание)
Шрифт:
Затем, вспоминая человека, чувствующего неловкость, когда другие выражают свою привязанность к нему, мы представляем, что с состраданием воздерживаемся от того, чтобы ставить его в неловкое положение. Мы можем выразить свою любовь иначе.
Выражение энергии
(1) Чтобы не чувствовать необходимости настаивать на собственном желании, мы вспоминаем, как собирались пообедать с друзьями и настаивали на том, чтобы идти в выбранный нами ресторан. Если все идет по-нашему, это не доказывает нашего существования. Мы вовсе не обязательно должны чувствовать личную угрозу, если не управляем происходящим. Никто не способен управлять всем. Помня об этом, мы представляем внезапное окончание тройственного боевика о якобы прочном «мне», которое должно
Если друг настаивает на своем выборе и нет серьезной причины возражать, мы пытаемся представить, что любезно соглашаемся – если это касается лишь нас двоих. При этом мы не чувствуем поражения или обиды. Если же мы с другом не одни, мы представляем, что интересуемся мнением других людей и соглашаемся с большинством.
(2) Чтобы преодолеть потребность во внимании других, мы вспоминаем разочарование, когда навещали кого-то или жили с кем-то, кто постоянно был поглощен телевидением или компьютером. Чувствуя себя малозначимыми и нелюбимыми, мы настаивали, чтобы он выключил «машину» и уделил внимание нам. Наша неуверенность вызывала негодование человека, и никто из нас не получал удовольствия от общения. Мы пытаемся представить, что смотрим на поглощенного своим занятием человека и не считаем это личным неприятием. Даже если он старается избегать нас, мы размышляем о том, что, возможно, мы сами способствовали этой проблеме, так как были слишком настойчивыми и требовали больше внимания, чем это было разумно. Мы пытаемся успокоиться, представляя, что проектор перестает показывать тройственную мелодраму о якобы прочном «мне», которому для подтверждения своей ценности необходимо чужое внимание, якобы прочном «тебе», чье внимание жизненно необходимо, и якобы прочном действии – направлении энергии на объект, – способном подтвердить существование и ценность этого объекта. Волна беспокойства, вынуждающая нас требовать внимания, медленно оседает.
Если нам больше нечем заняться и мы хотим провести время с этим человеком, мы можем попытаться вызвать у себя интерес к телевизионной передаче или к компьютеру. Почему мы считаем, что качество проведенного с кем-либо времени определяется лишь тем, что нравится нам? Как бы там ни было, иногда нам может быть необходимо напомнить тому, кто пристрастился к телевизору или компьютеру, что в жизни есть другие вещи. Тем не менее, нам необходимо делать это нетройственно, без высокомерного неодобрения или страха быть отвергнутыми.
Вспоминая другого человека, который требовал нашего внимания, когда мы были чем-то увлечены или с кем-то разговаривали, мы пытаемся представить, что не чувствуем, будто он вторгается в нашу жизнь. Мы представляем, что пытаемся сердечно принять человека, когда позволяет ситуация. Предположим, что это маленький ребенок, недовольный тем, что мы просто держим его или ее на коленях. Мы представляем, что откладываем свое занятие или просим того, с кем мы разговариваем, извинить нас и минутку подождать. Без тройственных чувств негодования, мы представляем, что заботимся о потребностях ребенка.
(3) Чтобы преодолеть страх высказывать свое мнение из-за опасения быть отвергнутыми, мы вспоминаем, как молча подчинялись желанию другого человека или мирились с его или ее возмутительным поведением. Если мы хотим избежать конфликтов, нам необходимо устранить свои тройственные чувства, а не активное участие во взаимоотношениях. Если мы, избегая действий, будем обиженно молчать, это точно так же повлияет на наши взаимоотношения, как если бы мы что-либо говорили. Мы пытаемся смотреть сквозь тройственную видимость якобы прочного недостойного «меня», якобы прочного «тебя», чье одобрение является важным, и якобы прочного действия – неразумного расхода энергии. Когда мы это понимаем, проектор перестает показывать несчастливые сцены, а волна неуверенности в себе оседает. Вместо этого мы пытаемся представить, что стали более активными и не испытываем беспокойства или нервозности.
Затем мы вспоминаем того, кто боится высказывать свое мнение в нашем присутствии. Освобождая любые тройственные чувства, из-за которых мы можем воспользоваться покорностью человека или рассердиться на него, мы пытаемся представить, что мягко убеждаем его высказывать свое мнение. Мы даем человеку понять, что, даже если мы вдруг рассердимся на его слова, это не приведет к разрыву наших отношений. Напротив, изменив свое поведение, он или она вызовет у нас уважение, и наши отношения улучшатся.
(4) Чтобы развеять страх перед энергией других людей, мы вспоминаем, как боялись навещать родственника, который постоянно жалуется. Мы боялись, что его или ее энергия заразит нас. В тройственном кинофильме, играющем в нашей голове, в главных ролях были якобы прочное, находящееся в опасности «я» и якобы прочное, вгоняющее в тоску «ты». Это был кинофильм о якобы прочном распространении опустошающей энергии. Понимая это, мы представляем, что проектор выключается и исчезает. Волна беспокойства затихает. Расслабившись, мы пытаемся представить, что слушаем жалобы этого человека и позволяем его или ее энергии проходить сквозь нас. Подавленность или раздражение возникают из-за того, что мы считаем энергию этого человека «вторжением» и строим «барьер» для защиты от него. Сама энергия представляет собой лишь волну деятельности ясного света, так же как и наша способность ее познавать. Мы принимаем своего родственника всерьез, однако не принимаем его или ее жалобы на свой счет.
Затем мы вспоминаем человека, который считает нашу энергию слишком опасной и закрывается от нас. Возможно, это наш ребенок-подросток, который бунтует, считая нас властным родителем. Мы пытаемся представить, что смягчаемся, не раздражаясь. Если мы играем в жизни своего ребенка-подростка более отстраненную роль, это не означает, что мы больше не являемся заботливым родителем. Мы можем по-прежнему участвовать в его жизни, но на таком расстоянии, которое кажется ему более комфортным.
Отдых
(1) Чтобы преодолеть цепляние за отдых, мы вспоминаем чувство перегруженности работой. Создавалось впечатление, будто бы в офисе мы на самом деле не являемся самими собой. Мы можем чувствовать себя человеком только по выходным. Этот тройственный научно-фантастический фильм о якобы прочном измученном «я», которое не является мной, якобы прочном отдохнувшем «я», которое является мной, и якобы прочно действии отдыха, благодаря которому это превращение происходит, – полный абсурд. Мы одинаково являемся личностью в будние дни и по выходным. И то, и другое – одинаково достоверные части нашей жизни. После напряженной рабочей недели нам может требоваться отдых, однако не потому, что он может «снова» сделать нас реальными. Это понимание выключает проектор. Волна тревожной тоски оседает и проходит. Мы пытаемся представить, что спокойно смотрим на приближающиеся выходные, не возмущаясь чувством прикованности к работе.
Вспоминая сослуживца, который часто отлучается попить кофе, мы пытаемся представить, что реагируем спокойно, без тройственных чувств неодобрения или раздражения. Если человек ленив, возможно, нам нужно поговорить об этом с ним или с ней. С другой стороны, если человек непомерно загружен или рабочая атмосфера неприятна, нам может потребоваться улучшить условия труда.
(2) Чтобы ослабить цепляние за отдых от окружающих, мы вспоминаем, к примеру, своих родителей, которые заставляли нас искать работу или вступить в брак. Нам казалось, что, если бы только они оставили нас в покое, все было бы отлично. Чтобы избавиться от тревожного чувства, что есть якобы прочная жертва «я», якобы прочный тиран «ты» и якобы прочная передышка, способная решить все наши проблемы, – мы представляем, как выключается и растворяется проектор этого тройственного кинофильма. По мере того как проходит волна напряженности, мы признаем заботу наших родителей и пытаемся почувствовать благодарность. Если же мы строим эмоциональные барьеры, чтобы отгородиться от натиска родителей, мы никогда не сможем успокоиться или расслабиться. Мы все время защищаемся и излишне бурно реагируем на любые их замечания.