Развод по-французски
Шрифт:
Рокси стала превосходной поварихой, однако такт и неуверенность в себе не позволяли ей чересчур заноситься перед гостями-французами. В этом она следовала примеру миссис Пейс. Что до меня, то я по-прежнему скептически отношусь к французам. (Если они так любят поесть, зачем ходят в «Макдоналдс»?) Рокси так и не узнала, чем питаются парижане дома, когда их не видят американцы. Она наблюдала за покупательницами в супермаркетах. Из наблюдений вытекало, что по будням французы у себя едят то же самое, чем угощают ее и Шарля-Анри во время воскресного обеда: hors-d'oeuvre, entr'ee, plat, salade, fromage, dessert[18].
«Но
Шарль-Анри был самым нетребовательным и благодарным мужем на свете. Он ценил ее кулинарные успехи и с удовольствием ел сандвичи и разогретую пиццу, помогал накрыть стол и приготовить майонез. «Ради Бога, — говорил он, — какая разница, что ты приготовишь? Приготовь что-нибудь американское. Люди любят американское. Сделай, например, пиццу». (Теперь, оглядываясь назад, Рокси уверена, что это блаженное безразличие — всего лишь маска.)
— Что значит «американское»? Таких кушаний нет! — бушевала Рокси. — Пиццу придумали итальянцы.
— Тогда яблочный пирог. Или тыквенный.
— Терпеть не могу тыквенный пирог. Его никто не ест.
Как заправский шпион, Роксана постоянно выведывала тайны французской жизни, но каждый раз ее заставал врасплох какой-нибудь незнакомый обычай. Когда первый гость-француз явился к ней в дом с букетом цветов, она поймала себя на мысли, что никогда не дарила цветов хозяйке. Когда кто-то из американцев принес бутылку вина, Шарль-Анри сказал потом с обидой в голосе: «Он что, думает, что у нас нет выпивки?»
(«Упадок la civilisation francaise»?[19] — изрек дядя Эдгар. — Думаю, он начался, когда стали говорить «fromage ou dessert» вместо «fromage et dessert»[20].)
Роксане, конечно же, не удалось разгадать тайны десятков и десятков сыров — круглых и квадратных, твердых и мягких, пахучих и пресных, раздувшихся и тощих, «со слезой» и «с плесенью», густо посыпанных перцем и завернутых в винный лист, сваренных и сделанных из козьего, коровьего, овечьего молока, и у каждого сорта свое название, которое не совпадает с названиями в кулинарных книгах.
Французские женщины в глазах Роксаны на редкость шикарны. На мой взгляд, все они ходят в дождевиках грязноватого желто-коричневого цвета и носят одинаковые простенькие шарфики — английские, уверяет Рокси, из магазинов Бэрберри. Забавная штука, эта мода, если учесть, что французы считают англичан вероломными ханжами и грязнулями, то есть в точности такими, какими англичане считают французов. Деловые женщины, как, например, Шарлотта, служащая в рекламном агентстве, носят короткие юбки и клетчатые или красные жакеты и кучу золотых украшений. Женщины моего возраста в большинстве своем прехорошенькие, у них минимум макияжа и максимум самонадеянности.
«Их лифчики никуда не годятся, — писала мне Рокси в Санта-Барбару. — Они такие плоскогрудые, просто ужас, у них совсем нет сисек. Пожалуйста, пришли мне четыре штуки «вэнити» 34-го размера, один серовато-бежевый, два белых и один черный».
Если Рокси с таким успехом осваивала быт, нравы и обычаи французов, почему ее жизнь в Париже пошла наперекосяк?
Может быть, Роксана и подумывала о том, чтобы
Сюзанна регулярно звонила и нередко приглашала нас на ленч в «Рекамье». Я недолго пробыла во Франции, однако успела оценить французскую идею насчет успокоительных свойств доброго застолья. Во время этих встреч Сюзанна жаловалась на Шарлотту, которая представала в таких разговорах как бы другой ипостасью Шарля-Анри, еще одним трудным отпрыском с неразвитым чувством долга. В отличие от брата Шарлотта скрывала свои похождения от мужа, бедного Боба, которому, как я подозреваю, самому было что скрывать, потому что скрывала она плохо.
Меня удивляло, что Шарлотта связалась с англичанином, — я помнила ее высказывание об их жульничестве в спорте.
— Шарлотта всегда была упрямицей, ничего не скажешь, — говорила Сюзанна. — Критиковать ее — хлопот не оберешься.
Какие хлопоты могла доставить ей дочь, она не сказала. Я восхищалась самообладанием Сюзанны. На ее месте Марджив наговорила бы бог весть что. Я ждала, когда же Рокси сообщит родителям о разводе в семье. Сама я остерегалась высказываться, опасаясь толкнуть ее на неверный шаг, хотя не знала, какой шаг верней, не желая ввязываться не в свое дело и не считая себя вправе судить о супружестве, да и о любви, если уж на то пошло.
Мне, естественно, пришло в голову, что семейный кризис Роксаны повлечет за собой финансовые проблемы. Я понятия не имела, насколько она обеспечена. Появление нового ребенка — это заставит Шарля-Анри давать ей больше денег? Или она окажется в затруднительном положении, поскольку должна кормить еще один рот? В нашей семье свободно говорят о деньгах, потому что Честер не гонится за ними. Папа сохранил бескорыстие академического ученого и далек от подстерегающих его многочисленных искушений. Деньги для нас — вполне нейтральная тема, как социальная политика властей или что приготовить на ужин. Но Рокси вполне усвоила принятую здесь фигуру умолчания. Любое упоминание о деньгах почему-то повергает французов в шок, говорить о деньгах так же неприлично, как спрашивать чей-нибудь возраст, может быть, даже неприличнее.
Роксана ни разу не поведала мне, в чем истинная проблема между нею и Шарлем-Анри. В сексе или в определенной культурной несовместимости — ее «американство», ее кушанья? Может быть, он играет? Бегает по бабам? Ничего этого я не знала, но однажды поздним вечером, спустившись взять кое-что из холодильника, я услышала, как Рокси переругивается с кем-то по телефону и плачет. Говорила она по-французски, кто еще это мог быть, кроме Шарля-Анри?
8
Все, что мы знаем об иностранных культурах, — это внешний блеск и обманчивые подробности. Те культуры, которые ближе всего к нашей собственной, в известном смысле наименее доступны нам.