Развод по-французски

Джонсон Диана

Зациклившись на слове «подчистить», я подумала, что пала достаточно низко, если выгуливаю собак, но становиться еще и горничной не входило в мои планы.

— Мы ожидаем прибытия нескольких немецких и датских бизнесменов. Хотят посмотреть Париж, хорошо поесть. И чтобы кто-нибудь показал им город. Желательно, чтобы это была молоденькая американка — на таких большой спрос.

— Не думаю...

— Им нужна просто приятная компания, готовы очень хорошо заплатить. Плюс хорошие обеды, театр, развлечения. Одним словом, сплошное удовольствие. А от тебя требуется одно — хорошо выглядеть и быть общительной. И ничего больше.

— Я буду

занята, — сказала я, шокированная предложением — если правильно его поняла.

— Вот моя визитка. На фирму не смотри. Я не предлагаю работу в «Евро-Диснее». У нас частное предприятие. Подумай, лады?

Частные предприятия существуют не только в Париже. Без нашего ведома в порядке подготовки Уокеров к поездке в Калифорнии тоже закрутились колеса. Из материалов международной секции библиотеки «Барни, Гигена, Брайера и Уокера» Роджер извлек семь способов решения проблемы с картиной. Самый обещающий из них — подать иск в американский суд, а затем и французский на предмет определения ее владельца, приводя в качестве доказательства тот факт, что «Святая Урсула» никогда не была частью dot или biens[114] Роксаны де Персан. Мадам де Персан просто-напросто взяла картину с собой во Францию, как берут пару туфель или чемодан, и никогда не собиралась ни отдавать ее, ни дарить кому бы то ни было. Письменной дарственной не существует в природе. Картина — наследственная ценность и потому не является совместной собственностью супругов, во всяком случае, по калифорнийским законам.

Во французском суде Роджер рассчитывал добиться запрета на продажу и для этой цели связался с отделением американской фирмы «Дункан, Крибб и Кратчер» в Париже, которая представляла интересы ряда нефтяных компаний, «Евро-Диснея», киностудии «Уорнер бразерс», агентства по недвижимости «21-й век» и многих других американских предприятий. В штате у Дункана со товарищи числилось несколько адвокатов-французов. Роджер уже провел серию телефонных консультаций с экспертом Рене Морган, француженкой, получившей образование (и мужа) в Америке, и намерен продолжить их по приезде в Париж. Кроме того, он добился постановления Федерального суда Соединенных Штатов в Четвертом округе о запрете продажи картины на аукционе «Друо» до установления истинного ее владельца.

Примерно в это же время Джулия Манчеверинг пригласила в свой кабинет коллег по музею Гетти, опустила экран, погасила свет и показала им слайд «Святой Урсулы», присланный ей Марджив несколько месяцев назад.

— Эта работа скоро будет выставлена на продажу в аукционе «Друо», — сказала она. — В связи с делом о разводе. Думаю, нам есть смысл посмотреть ее.

— Лоррен, около 1620 года, — заявил специалист по семнадцатому веку Рэнд Кэррузер.

— Но почему же не Латур? — отозвался другой.

— Почему? Вполне допустимо, что это написано до 1641 года.

— Надо посмотреть холст.

— А как его атрибутировали в «Друо»? И какая стартовая цена?

— Там решили, что это школа Латура. Стартовую цену еще не назначили. Картина попала к ним совсем недавно. Стюарт Барби смотрел ее на предмет страховки. Он оценил в сорок тысяч. По-моему, цена занижена, но в любом случае посмотреть не повредит.

— А с разрешением на вывоз проблем не будет?

— В Лувре сказали, что картина их не интересует и они не будут возражать против вывоза за границу.

Взгляды присутствующих встретились. Из того,

что картина не заинтересовала Лувр, можно сделать два полностью противоположных вывода: либо картина действительно не представляет никакой ценности, либо Лувр, заявляя, что картина не представляет ценности, намерен приобрести ее подешевле — для себя или для какого-нибудь другого музея.

Итак, в среду прибудут не только родители и Роджер с женой, но и представитель музея Гетти. Для Честера и Марджив мы зарезервировали номер в «Двух континентах», а Роджер пожелал остановиться у «Георга V». Я была полна нехороших предчувствий, зато внимание Рокси полностью переключилось на то, что происходит внутри ее. Она была рада приезду родителей. Она думала о ребенке, который скоро, при маме, появится на свет, прислушивалась, как он ворочается и не начались ли у нее схватки.

Из-за ожидания день в среду тянулся нескончаемо. Под вечер раздался телефонный звонок. В аэропорту Шарля де Голля забастовка, поэтому самолет приземлился в Лилле, сообщали наши. В Париж их привезут автобусами «Эр Франс». Если будет поздно, нам лучше не ждать. Они сами как-нибудь доберутся до гостиницы и постараются за ночь прийти в себя после перелета, а утром позвонят.

Мы получили отсрочку.

Утром в четверг я отправилась к Эймсу Эверетту пораньше, чтобы вывести Скэмпа. С Рокси мы договорились встретиться в десять. Обычно Эймс не тратил время на разговоры со мной, но на этот раз заинтересовался приездом родителей и самочувствием Рокси. Самочувствие Рокси вообще стало излюбленной темой в американской общине. Чем меньше времени оставалось до родов, тем двусмысленнее становилось ее положение брошенной жены, тем больше говорили о Рокси и о том, как рискованно американцам связываться с французами.

— Наверное, Роксана побаивается аукциона? — спросил Эймс, и я в который раз подумала, что он почему-то заинтересован в продаже картины. — И как она, рада повидать родителей?

— Она их еще не повидала. Они у нас потерялись где-то между Лиллем и отелем «Два континента». А насчет аукциона — да, побаивается. По ее мнению, родители считают, что ей надо немедленно ехать домой, просто взять и смотаться отсюда.

— Вот как, — протянул он. — Но она ведь не сделает этого, правда?

— Но что-то сделать ей все равно придется. Шарль-Анри, видите ли, влюбился. Хочет даже вторично жениться.

— Что за глупая мода — жениться? Грязное дело, да и бесполезное. А уж вторично — полный идиотизм.

Странное совпадение: в четверг, в тот самый день, когда приехали наши родители и который отложился в памяти как начало конца, я вдруг начала понимать, что говорят люди в метро. Это произошло как в сказке, когда герой находит чудо-колечко или выпивает волшебный напиток. Он начинает понимать, о чем поют птицы. Я начала понимать, что говорят французы.

— Интересно, Жерар купит теперь «сааб»?

— Вряд ли, он всегда покупает «пежо».

Волшебство продолжалось целый день. Я забежала в «Надежду» выпить чашечку кофе. За соседним столиком болтали две женщины под пятьдесят, и каждое их слово долетало до меня так отчетливо, словно они говорили по-английски.

— Ни за что не узнаешь, какую штуку выкинет Мишель. И тут уж ничего не поделаешь. А тебе приходится выбирать, на чью сторону встать. Трудно это.

— Не то слово.

— Конечно, можно сказать: с меня достаточно. Но все равно, что делать — не понятно.