Развод. Предатели
Шрифт:
И уже в душе, под обжигающе горячими струями, чувствуя, как щиплет оттаивающее тело, я заплакала. В этот раз тихо, чуть слышно поскуливая.
Продолжалось это долго. Час, не меньше.
За это время на телефоне не появилось ни одного пропущенного вызова или сообщения. Мне так никто и не позвонил, не спросил все ли со мной в порядке, не извинился.
Заснула я только под утро. Провалилась в муторный сон, не приносящий ни отдыха не успокоения. А когда проснулась – поняла, что не одна. Откуда-то снизу раздавались приглушенные,
Мне даже почудилось на миг, что все вчерашнее – не более, чем плохой сон. Но только на миг. Как бы наивна я ни была, как бы ни хотелось сохранить свой хрупкий мирок, но прятаться от реальности в мире грез не собиралась.
Они ждали меня на кухне. Все трое.
Марина и Артем сидели за столом, муж стоял, сложив руки на груди и привалившись бедром к кухонному гарнитуру.
При моем появлении тихие разговоры смолкли окончательно. На смену им пришла звенящая, неприятная тишина.
Когда мы стали чужими? Почему я не увидела этого раньше.
Смотреть на детей было просто невыносимо, поэтому я обратилась к мужу:
— Коль, нам надо поговорить.
— Мы для этого здесь и собрались.
— Наедине.
Он покачал головой, отказывая даже в такой малости:
— У нас семейный совет. Это касается всех, поэтому они тоже имеют право участвовать.
Интересно, кого-нибудь их этих троих интересовали мои права? Права жены, права матери? После вчерашнего, я стала в этом сомневаться.
Я все-таки посмотрела на своих таких взрослых и внезапно совершенно непонятных детей. Маринка сидела нахохлившись, всем своим видом выражая бунт и протест – ее обычное состояние, начиная с переходного возраста. Что ни скажешь – все в штыки. Хотя, казалось бы, семнадцать лет – уже пора бы выходить из этого состояния…
Артем, вскинув темные брови, самозабвенно крутил красный плетеный браслет на запястье, будто в этом был какой-то сакральный смысл.
Ни один из них так и не поднял на меня взгляд. Только вздрогнули, когда я произнесла:
— Хорошо. Пусть участвуют. У меня к ним тоже есть вопросы.
Марина сердито поджала губы и засопела, а Тёма досадливо цыкнул.
Взгляды все так же вниз.
Кухня словно разделилась на два полюса. На одном муж и рядом с ним дети, на другом – я, совершенно одна.
По спине пробежал озноб, будто я снова оказалась на темной дороге и под дождем.
— Как прошел день группы, Тём?
Сын покраснел и втянул голову в плечи.
— А у тебя, Марин? Как пижамная вечеринка? Все удачно?
Дочь тоже побагровела до кончиков волос и буркнула:
— Нормально.
— Я очень за вас рада, — сказала я, не скрывая горечи.
— Вера, давай без лишней драмы, — вмешался Николай, — мы уже поняли, что ты все знаешь. Что твоя дорогая Люба тебе уже обо всем донесла.
— А она должна была молчать? Чтобы вы могли меня спокойно и дальше обманывать? Вы все?
— Сама понимаешь, особой радости по этому
— Я ничего не понимаю, Коль. Я не понимаю, почему так вышло, что мой муж стал относиться ко мне, словно к бесплатному приложению. Почему мои дети считают нормальным обманывать свою мать. Банально не отвечать на ее звонки… — я все еще кружилась вокруг да около, не находя сил чтобы задать главный вопрос.
— Мы маленькие что ли, чтобы всегда быть с тобой на связи? Тем более мы не где-то там шлялись, а с отцом были, — возмутилась дочь, не понимая сколько боли причиняет своими словами.
— Марина, хватит! — довольно резко осадил ее Николай.
Она сразу заткнулась и нахохлилась, как воробей. Для нее авторитет отца всегда был непререкаем. Папина дочка.
— Этот разговор состоялся бы в любом случае, Вер. Не сегодня, и не в такой напряженной обстановке, но в ближайшие дни точно. Тянуть больше смысла нет.
И правда. Нет никакого смысла оттягивать неизбежное.
— Что за женщина была с тобой вчера?
После некоторой заминки муж ответил:
— Ее зовут Вероника.
— Вероника…а дальше? — мне было страшно услышать, что еще он скажет про темноволосую девицу, которую так томно придерживал вчера за обнаженную спину, но я ждала его слов. Ждала и умирала.
И тут снова влезла Марина:
— Это Вероника Майская!
— И что?
От моего искреннего недоумения дочь попросту взорвалась:
— И что?! Мама, она актриса! Ее сериалы все рейтинги бьют! А ты не знаешь?
А еще, память подсказала, что она снималась в рекламе гелей для душа, сверкала голыми частями тела и изображала райское наслаждение на камеру.
И тут же что-то гадкое, мерзкое, сидящее глубоко внутри меня, начало нашептывать: он видел это тело без полотенец и цензуры. Он видел ее лицо, искаженное истомой и настоящим удовольствием…
— Какое мне дело до ее рейтингов?
При этих словах Марина вспыхнула, но напоровшись на тяжелый взгляд отца, продолжать не стала.
Зато продолжила я:
— Ты с ней…
Не смогла закончить фразу.
Ты с ней спишь? Встречаешься? Планируешь провести остаток жизни? Какой из этих вопросов я должна была задать своему мужу прямо сейчас? На этой кухне, в присутствии наших детей?
Муж не стал отпираться. Не стал юлить, извиняться, жалеть. Он просто сказал:
— Да, я с ней. И вчера я сделал ей предложение.
Это какой-то бред. Дурной сон, который никак не закончится.
Ведь не бывает такого, чтобы вчера все нормально — обычная семья, со своими хлопотами и проблемами, а сегодня все слилось в мусорное ведро, муж превратился в циничного монстра, а дети спокойно сидели рядом и не видели в этом ничего странного или страшного.
— Насколько мне известно, многомужество в нашей стране запрещено законом. И делать предложение другой женщине, при живой жене, как минимум…невежливо.