Развод. Тот, кто меня предал

Черничная Даша

У Ритки пушистая шевелюра, смешная, именно на нее я и повелся в свое время. Она так выделялась среди всего лоска, которым я был окружен, что потерял голову. А потом и от самой Ритки сошел с ума.

Какого же черта с нами произошло???

Беру ее шампунь в руки и нюхаю флакон, вдыхая родной запах.

В отличие от меня, Рита всегда не любила свои кудряшки и, сколько помню, пыталась от них избавиться. Я и забыл, как она выглядит с ними.

Она вернется. Точно вернется, она не может без

этих баночек, берет с собой целый арсенал в любой отпуск. Побесится, отдохнет денек от меня, одумается и вернется.

Придурок. Отшвыриваю банку на полку, та падает, роняя весь ряд банок. Совсем чокнулся? Думаешь, вот прямо из-за баночек вернется?

Не простит она. Гордая. Всегда такой была. Сама из дыры, название которой хер выговоришь, а гонора — как в царской семье. За это тоже полюбил ее. За неприступность. За искренность, за глаза голубые, как небо чистое. За чистоту тоже полюбил.

Я, пережравший этого дерьма столько, что на сотню порнофильмов наберется, и она. Невинная, нетронутая. И такая моя.

За бескорыстность тоже полюбил. Когда от меня семья отвернулась, она лишь смущенно улыбнулась, прижалась так крепко, что горы ради нее свернуть захотелось, и сказала:

«Мне нужен только ты, а не то, что у тебя в кошельке. Прорвемся».

И я знал тогда — прорвусь. Костьми лягу ради нее, но прорвусь. Так и вышло. Потом отец одумался и принял наш союз, поддержал мой бизнес.

Захожу на кухню, варю себе кофе и наливаю целенаправленно в ее чашку с веточкой лаванды. Цежу медленно, параллельно пытаясь дозвониться Ритке, но все безрезультатно.

Снова входящий от Марины. Заебала.

— Чего тебе? — говорю грубо.

Договорились же не звонить друг другу, какого хера?

— Она ушла, да? — Марина нервничает, будто это не от меня жена ушла, а от нее.

— Тебе какое дело? — спрашиваю зло.

Слышу, как голос дрожит, как она истерично всхлипывает и орет в трубку:

— Если она скажет Толику о нас — я убью ее!

— Заткнись! — моментально перехожу на крик, когда слышу угрозу в адрес своей жены. — Попробуй только пальцем тронуть ее, тебе конец.

— Мир! — визжит девка. — Сделай что-нибудь! Толик не должен знать о нас! Он разведется со мной.

Прикуриваю сигарету и вдыхаю полной грудью. Рита никогда не разрешала мне курить в квартире, но сейчас смысла прятаться от нее нет.

— Я не понял, Марин. Это мои проблемы, что ли?

— А чьи?! — Марина истерит. Все, полная потеря связи с реальностью.

— Слушай, Астафьева, муж чей? Твой! Вот и решай свои проблемы с мужем сама, — затягиваюсь на полсигареты и выдыхаю туман горечи.

— Но он же твой друг!

Слышу, как у нее что-то падает и разбивается.

— Был бы другом, я бы не ебал его

жену. Все, Марина, давай. Мне и без тебя дерьма вагон разобрать надо.

— Ну и уебок же ты!

— Можно подумать, это новость для тебя.

Кладу трубку. Смысла разговаривать больше нет, дальнейший расклад ясен.

Как упоротый, хожу из угла в угол. Работу проебываю, даю отмашку секретарю, чтобы все переводила на моего зама — Германа. Не до этого мне сейчас.

На улице быстро темнеет, начинает идти дождь. Блядь, где она? Звоню ее подругам — там глухо. Последний шанс — родители. Набираю отца, но тот в недоумении. Вроде не врет.

За полночь меня вырубает прямо на диване в гостинной. Утром, едва только начинает светать, одеваюсь и еду к родителям Риты. Куда еще она могла пойти? Только туда, к ним.

На заправке закидываюсь каким-то дерьмом, отдаленно напоминающим еду, утапливаю газ в пол и несусь как ненормальный. Предки Риты в шоке от меня и из-за того, что дочь больше суток найти не могут.

Отец настойчиво выпроваживает меня из дома. Он никогда не жаловал меня и выбора дочери не одобрял. Всегда косо смотрел, разговаривал сквозь зубы.

Чувствовал, что обижу.

Так и вышло.

– Сука-а, — ебашу со всей дури по рулю. — Ну какого хера она пришла?!

Придурок, знаю, что виню ее незаслуженно. Я же только хотел прекратить. Нахавался этой ебли грязной, пресытился. Не успел.

Приезжаю на вокзал и сканирую взглядом перрон. Тут вообще три калеки ходит, пропустить ее невозможно. Сижу час, два. Вижу поодаль автобусную станцию. Черт дергает идти туда. В расписании указано, что автобус из нашего города приехал несколько часов назад.

Знаю — поздно уже, ночь на дворе. Но так похрен на это, честно. Мне бы найти Риту. На автопилоте снова еду домой к ее родителям.

Дверь открывает батя, и я вижу по его глазам — тут она. Тут.

— Рита! Я знаю, ты слышишь меня! Нам надо поговорить! — ору так громко, как только могу.

— Мирон, я сказал тебе — иди откуда пришел по добру по здорову. Рита поговорит с тобой, когда посчитает нужным.

Егорыч не пускает меня. Крепко держит, не обойти.

Вижу медленное движение. Рита, как тень, выходит из собственной тени.

Девочка моя маленькая. Девчонка еще совсем. Вижу кудряхи ее, родные такие, смешные. Мягкие пружинки, торчащие во все стороны. Зря она дерьмом всем этим мажет их, я так скучаю. Не ним — по ней. Именно такой.

На ней халат старючий, помню, как бухой лез к ней на пятый этаж общаги в любви признаваться, а она в нем. Заспанная кроха, одуванчик в ромашках. Босая. Дурочка, заболеет ведь. С ее вечно холодными ступнями нельзя ей босой, никак нельзя.

— Рит! — рвусь к ней, но батя бдит.