Разъяренный
Шрифт:
Моё тело в смятении. В течение долгих лет я намеренно не интересовалась музыкой. Главным образом для того, чтобы избежать даже случайной, по ошибке, возможности услышать любые его песни. Но теперь голос Маккенны звучит из каждого хренова динамика. И отзывается эхом в моих костях, пробуждая внутри какую-то странную боль и взваливая на плечи дополнительный груз гнева.
Концерт продолжается, и это какая-то изысканная пытка. Группа продлевает не только мои муки ожидания, но и всех присутствующих, с нетерпением и надеждой предвкушающих услышать их самую узнаваемую
Наконец, Маккенна начинает петь «Pandora’s Kiss2», их главный хит, песню, которая возглавляла чарты Billboard и в течение нескольких недель занимала первое место в ITunes:
Эти губы шлюхи
Созданы, чтобы вкушать их и мучить меня
Эти маленькие хитрости
Дразнят и терзают меня,
Ооооооооо, оу-о
Мне не следовало открывать тебя, Пандора
Ооооооооо, ОУ-ОООО
Тебе следовало остаться в моём ящике, Пандора
Это тайна, которую я буду вечно отрицать
Это любовь, которая однажды умрёт
Ооооо, Оу-О
Мне не следовало целовать… такие распутные губы… Пандоры
Во мне в полную силу вскипает ярость.
— Сейчас? — в очередной раз спрашивает меня Мелани.
Я. Ненавижу. Его.
— Сейчас? — снова спрашивает она.
Я ненавижу Маккенну. Он единственный, с кем я когда-либо целовалась. Он взял мои поцелуи, которые значили для меня всё на свете, и превратил их в посмешище в своей грёбаной песне. В песне, которая выставляет меня в своего рода Еву, мучающую, дразнящую и доводящую его до греха. Он и есть грех. Он — раскаяние, ад и дьявол в одном лице.
Я лезу в сумку, аккуратно спрятанную под дождевиком, и хватаю первое, что попадается под руку.
— Сейчас, — шепчу я.
Прежде чем Маккенна пытается сообразить, что его ударило, мы с Мелани успеваем запустить в воздух ещё три помидора и пару яиц.
Музыки оркестра недостаточно, чтобы заглушить произнесённое в микрофон его невнятное «блядь».
Сжав челюсти, он отдёргивает микрофон вниз к подбородку и беспокойно смотрит по сторонам, чтобы отыскать источник атаки. Увидев неподдельный гнев на его лице, я словно впадаю в раж. И в исступлении кричу:
— Ещё давай!
Затем хватаю оставшиеся «снаряды» и просто продолжаю их бросать. Не только в него, но и в любого, кто пытается встать перед ним, заслонив собой, — например, в глупых танцовщиц, которые кидаются его защищать. Одна из них начинает скулить, когда яйцо попадает ей в лицо. Маккенна оттаскивает её за руку, чтобы принять удары на себя, его разъярённые глаза пытаются найти нас в толпе.
Вдруг
— Эй! ОТПУСТИ, придурок!
Мои руки заламывают за спину, и меня резко стаскивают с места и тащат по проходу.
— Отпусти! — кричит Мелани, сопротивляясь двум дюжим охранникам, пытающимся оттащить нас прочь. — Если ты не отпустишь меня прямо сейчас, мой парень найдёт твой дом и убьёт, когда ты будешь спать!
Охранник дёргает меня сильнее, и у меня перехватывает дыхание от пронзающей руку боли.
— Ублюдок, — шиплю я, но даже не пытаюсь сопротивляться. Мелани ничего не добьётся, мне ли не знать!
— Она с ними знакома! Она знакома с этой группой! Как думаешь, о ком он только что пел, идиот? — отбиваясь, кричит в сторону Мелани. — Она и есть Пандора! Отпусти нас, к хренам собачьим.
— Вы знаете мистера Джонса? — спрашивает меня один охранник.
— Мистер Джонс? — усмехаюсь я. — Серьёзно! Если Маккенна — мистер, то я единорог!
Они ведут нас, посмеиваясь между собой, мимо дополнительной охраны, вокруг сцены и заводят в маленькую комнату. Один парень, отпирая дверь, начинает говорить в рацию.
Мелани сопротивляется и пытается брыкаться, но на меня начинает давить чудовищность последствий, и я замолкаю.
Твою же мать! Что я наделала?!
— Тебе не обязательно выглядеть таким счастливым, кретин. Мой парень найдёт и твой дом тоже и убьёт тебя следующим! — говорит она другому охраннику.
Наши конвоиры рывком открывают дверь и запихивают нас внутрь. Борясь за остатки достоинства, я вырываюсь из его хватки и спотыкаюсь, когда делаю шаг назад.
— Отпусти, — сквозь зубы шиплю я, и он, наконец, меня отпускает.
Из рации у него на бедре раздаётся какой-то звук. Чей-то голос произносит что-то неразборчивое, но это что-то очень похоже на ругательство.
— Снимите это, — приказывает один из охранников, указывая на наши дождевики.
Я стаскиваю полиэтилен со своего тела, и Мелани делает то же самое, а затем мы беспомощно наблюдаем, как с нас снимают сумки, которые мы прятали под плащами.
Мелани со стоном следит, как наши вещи кладут на стоящий в стороне столик. Сотовые телефоны. Два помидора. Ключи от машины.
— Вау. Вы что, ребята, шуток не понимаете? — вопрошает Мелани, надменно хмурясь.
Я закрываю глаза и пытаюсь подавить поднимающуюся во мне панику.
Бляяядь. О чём я только думала?
Ведь уже много лет не совершала ничего настолько безрассудного.
Но это было здорово.
Неправильно. Очень, очень неправильно.
Но здорово. На самом деле, просто отлично.
Чёрт, перед глазами до сих пор стоит разъярённое, недоверчивое выражение лица Маккенны. Это доставило мне огромное удовольствие. Просто оргазмическое наслаждение. Но сейчас я испытываю сильное чувство, которое больше походит на парализующий страх.