Разъяренный

Эванс Кэти

Не знаю почему, но мне не нравится, что последнее слово остаётся за ним.

Мне не нравится чувство, будто он хочет защитить меня от камер.

Мне всё это не нравится, и, прежде чем я успеваю опомниться, мой голос останавливает его:

— Ха! Как будто твои обещания когда-либо что-либо значили, придурок! — говоря это, я срываю висящее на цепочке кольцо и швыряю его в открытую дверь.

Время замирает в мучительном ожидании.

Смертельно медленно Маккенна возвращается в комнату, туда, где на полу лежит кольцо.

Он смотрит на лежащее

у его ног тоненькое кольцо из белого золота со сверкающим бриллиантом, и выражение его лица меняется от удивления к гневу и к чему-то такому, чего я не понимаю. Он поднимает его и смотрит на него мгновение, которое кажется мне самым долгим в моей жизни, затем вскидывает голову и смотрит на меня с выражением, которое разрушает меня изнутри. Он сжимает челюсти, разворачивается и захлопывает дверь.

Меня всю трясёт.

Борюсь с желанием побежать за ним и… и что?

Ненавижу то, что всё ещё чувствую тепло его руки, в которой он когда-то держал мою руку. Ненавижу, что воспоминание о прикосновениях его губ всё ещё будит меня посреди ночи. Чувствую тупую боль в груди из-за потери кольца, которое прятала под майкой, мне больно от звука его голоса и выражения его лица, и я ненавижу себя за то, что не знаю, как это прекратить.

Я прижимаюсь губами к своему браслету-талисману, пытаясь взять себя в руки, борясь за то, чтобы присутствующие в комнате не заметили, как легко Маккенна может меня задеть, и в этот миг Лайонел делает шаг вперёд и берёт меня за руку.

— Дорогая, так ты хочешь привлечь его внимание? — спрашивает он меня, одновременно удивлённый и сбитый с толку.

— Мне не нужно его внимание. Мне ничего от него не нужно!

— Ты и так забрала всё его внимание, хотите вы оба этого или нет.

Я выдёргиваю свою руку.

— Я не продаюсь. Тебе нечего сказать или предложить мне такого, что убедит меня согласиться.

— А что ты скажешь об… — он наклоняется и шепчет мне на ухо о-о-очень длинное, о-о-очень большое число.

2

ВЕДЬМА ЗАБЫЛА МЕТЛУ, НО НЕ ЧЁРТОВ ПАКЕТ С ПОМИДОРАМИ

Маккенна

— Она согласилась, Кенна. Ты удивишься, узнав, что это заняло не так уж много времени. Говорю тебе, нынешние выпускники колледжей готовы работать за гроши.

Выхожу из душа, хватаю махровый халат, кутаюсь в него и нахожу в своей комнате сияющего от новостей Лайонела.

— Ты, блядь, не можешь быть посерьёзнее? — требую я, вытирая голову полотенцем для рук. Он тут же становится совершенно серьёзным, и я качаю головой, перебирая одежду. — Лайонел! У меня в носу грёбаный яичный желток. И, кажется, ещё осталось немного в ухе. — Я прижимаю полотенце к уху наклоняю голову вбок и прыгаю вверх-вниз, вытряхивая воду.

— Ты маленький засранец. Ты сказал, что её не существует, — рычит он.

Я засовываю разбросанные повсюду парики в ящик и захлопываю его.

— Её не существует, — выдавливаю я из себя. Ну и что, что

мне пришлось сказать себе, что такой девушки нет? В течение шести лет это работало. Но теперь она здесь. Словно какой-то демон — какой-то полтергейст — напоминает мне о том, чего я хотел подростком и чего так никогда и не смог получить. Напоминает о том, что я потерял. И что мог бы сделать, чтобы вернуть всё обратно.

Пандора.

Мой кошмар, мои мечты, моя ходячая, говорящая фантазия.

Здесь.

Бросила кольцо.

Моё собственное чёртово кольцо прямо мне в лицо. Кольцо моей матери.

Вот же дерзкая маленькая оторва!

И что это за чёртовы сапоги? Господи, всё, что ей необходимо для завершения образа, — это топор и кровь, капающая с ногтей. Или метла и котёл.

Боже, эта женщина…

Что-то ёкнуло у меня внутри, когда я услышал её. Её спокойный голос, спокойный, но всё же не совсем. Её голос, единственный такой в мире. Это как песня, которая заставляет тебя чувствовать себя дерьмово. Заставляет чувствовать себя… как тот никчёмный подросток, который жаждал её, как наркотик.

Подросток, который любил стихи, песни, барабаны, пианино, мелодии — всё, что заставляло чувствовать, что моя жизнь не была отстойной. Песни делают друзей ненужными. Песни заставили меня помнить её, но в то же время и забыть. Я люблю песни. Музыка спасла мне жизнь, и теперь стала моей жизнью. Но ни одна песня никогда не была так хороша, как мелодия её голоса. И ни одна песня никогда не была так ужасна, как реальность, где она насмехается надо мной и бросает вызов своим бездонным чёрным взглядом.

— Я думал, ты поёшь о вымышленной женщине, — продолжает Лео, и когда я останавливаюсь на футболке с черепом — чтобы соответствовать настроению, в котором я нахожусь благодаря этой сучке, — то поворачиваюсь и вижу глаза Лайонела. Они остекленевшие и безумные, какими бывают, когда мы заключаем контракт на запись, на съёмку фильма…

Или когда он думает, что мы только что наткнулись на золотую жилу.

Но Пандора — это бесконечная тёмная шахта, в которой для меня нет алмазов. Я хочу забыть, что только что смотрел ей в лицо, но оно отпечаталось на моей сетчатке, и я вижу только его. Сердитый хмурый взгляд маленькой строптивицы, чёрные губы, нелепая розовая прядь, сапоги. Я прекрасно могу представить её сидящей верхом на мужчине, обхватывающей его бёдра ногами в этих сапогах. И да, я хочу, чтобы этим мужчиной был я.

Сжимая в кулаке кольцо моей матери, поднимаю голову, киваю в сторону двери.

— Где она, твою мать? — хриплым голосом спрашиваю я

— Ждёт. Я вызвал адвокатов и уже отправил сообщение Трентону.

— Хренову продюсеру? Если ты снимешь её в фильме, она станет мишенью для миллиона разгневанных фанатов, разве ты этого не понимаешь? Они узнают, как она выглядит. Узнают, что она была моей, и её жизнь никогда больше не будет в безопасности!