Разящий клинок
Шрифт:
— Скорее, превратили ее в таран, — заметила Диота.
— Проявите же милосердие, вы обе! Чем уж так провинилась девочка? — Дезидерата повернулась к Альмспенд. — Мне понятны твои опасения, дорогая. Я тоже огорчена. — Она дотронулась до щеки Ребекки. — Ты разгневана.
— Больше напугана, — осторожно возразила та.
— Что тебе известно? — повторила королева, сверля секретаря взглядом. Светло-голубые глаза Альмспенд сверкали, как лед в морозный и ясный день. У королевы они были бездонные, темно-зеленые с золотым и бурым оттенками; казалось, что в них заключены
— Что ты узнала? — надавила она.
Альмспенд поджала губы, нахмурилась и отвела взгляд.
— Умоляю, ваше величество, не сегодня. — Она посмотрела на молодую женщину, рыдавшую на полу. — Я приношу извинения, ваше величество. Эммота ни в чем не виновата, но ей вскружили голову. Я уверена в этом. Однако неприязнь, которую мы пожнем...
— Когда ты так часто называешь меня «величеством», я понимаю, что дело плохо. — Королева улыбнулась, глянула вниз и возложила на Эммоту руку. — Но если девушку изнасиловали, она не виновата ни в чем, и мы не будем усугублять ее страдания.
Она погладила Эммоту по спине, и комната словно наполнилась золотистым светом.
— Ах! — вздохнула та.
Воздух стал прозрачным и чистым.
Диота шумно вдохнула, выдохнула и сказала:
— Ах, малышка! В тебе много глубин и никаких изъянов.
Королева покачала головой.
— Я заставлю их заплатить. Они поплатятся за Эммоту, Мэри и каждое гадкое слово, какое произнесли. Клянусь, так и будет.
Огни мигнули.
Альмспенд содрогнулась.
— Это... было услышано.
— Мне все равно. Или они думают играть мною и калечить тех, кого я люблю? Я оторву их мужское достоинство и выцарапаю глаза. — Королева выпрямилась и уподобилась бронзовой статуе. Она засияла.
Альмспенд попятилась.
Королева дотронулась до своего лба:
— Пресвятая Мария, матерь Божья, помолись за нас, грешных, сейчас и в час нашей смерти. Пресвятая Мария, что я наговорила?
Альмспенд встряхнула головой.
Королева смочила пальцы святой водой из флакона и перекрестилась. Затем глубоко вздохнула.
— Я с чем-то соприкоснулась, — сказала она. — Бекка, ты встревожена и была такой еще до прихода Эммоты.
— Так порадуйте меня, — попросила Альмспенд, не поднимая глаз. — Ваше величество.
— Дурные вести? — спросила королева.
— Да, — ответила Альмспенд. — О, как бы я была рада солгать!
Королева улыбнулась.
— Давайте преклоним колени и помолимся нашей заступнице. И Иисусу Христу.
Альмспенд вздохнула. Все опустились на колени и начали молиться.
Со двора донесся шум, и Диота выглянула посмотреть. Ее глазам предстало факельное шествие дюжины оруженосцев — в основном галлейцев, но были и альбанцы. Они остановились посреди двора и затянули скабрезную песню. Они закружились в танце, и Диота высунулась подальше.
Ее дыхание пресеклось, и она обернулась.
— У них куклы. Вашего величества, леди Мэри и леди Эммоты. Наряженные шлюхами. И они с ними танцуют.
Королева потемнела лицом.
— Пошлите за моими рыцарями.
— Ваше величество,
Лицо королевы потемнело сильнее.
— А король как раз вышел на балкон, — доложила Диота.
— Он этого так просто не оставит, — уверенно заметила королева.
— Не сомневаюсь, — сказала Диота.
Она подошла к Альмспенд и забрала щетку.
Когда отголоски гнусного ликования оскорбили их слух, королева всхлипнула. Оскорбил их и резкий хохот молодых людей.
А король бездействовал.
— Да как же до такого дошло? — всплеснула руками королева.
Зал был украшен тысячью звезд и десятью тысячами свечей: пчелиный воск светился хилыми огоньками, однако казалось, что это продлится вечно, а сотня крохотных фей перепархивала от одного язычка пламени к другому, как пчелы среди цветов. Их серебристый смех звучал разноголосьем, а менестрель Тапио наигрывал старинную похоронную «Песнь о Битве Слез», которую исполняли только на Йоль.
Тамсин сидела с торжественным видом, а Билл Редмид, который без памяти любил только свою даму сердца, все-таки видел в ней прекраснейшее существо. Сегодня ее лицо, имевшее форму сердечка, было обрамлено белоснежными волосами, белое шерстяное платье украшала вышивка: золотые листья и красные ягоды вперемежку с настоящими падубом и плющом, а на челе красовался венец из плюща.
Она восседала на возвышении по центру с Моган, герцогиней Западных Озер, как переводился ее титул, справа и рослым золотистым медведем слева. У ног ее стоял стол, за которым расселись люди: сам Редмид, и Бесс, и юный Фитцвильям, и Билл Алан, и Кот, и Серый Кэл. А по другую сторону сидели пришедшие из-за Стены: совсем молодой шаман; старый охотник, которого вылечила лично Тамсин, и красивый мужчина с живыми карими глазами, курчавыми волосами и диковинной кожей, какой Редмид в жизни не видывал, — иссиня-черной, как уголь.
Он заметил, что Редмид на него глазеет, но не рассердился, а наоборот — улыбнулся. Редмид ответил ему тем же.
— Нита Кван, — представился тот, выставив предплечье по обычаю пришедших из-за Стены, а Редмид склонил голову, как было принято у повстанцев, и обнял его.
— Билл! — прокричал он, перекрывая музыку.
Ирки постепенно перешли к беседе, и в зале стало шумно, хотя жалобную песнь было отчетливо слышно, если немного напрягать слух.
— А хочешь, зови меня Питером!
— У тебя хороший альбанский, — похвалил Редмид.
Он представил черного пришедшего из-за Стены Бесс, и она улыбнулась, а Билл Алан уставился на руку незнакомца, как на драгоценный артефакт.
— Несчастный случай? Или это работа какого-то монстра? — спросил Алан.
Нита Кван рассмеялся.
— Там все такие, откуда я прибыл!
— Еще бы, дружище! — подхватил Билл Алан. — Не обижайся — медовухи перебрал. — Он поднял чашу. — К тому же тебе идет!
— Ты, наверное, из сэссагов, — сказала Бесс.