Разыскания истины
Шрифт:
Rectissime dicitur factus ad imaginem et similitudinem Dei, non enim aliter incomrnu-tabilem veritatem posset mente conspicere. De ver. rel.
3 Разыскания истины
34
более тесным и необходимым образом. Отношение, какое душа имеет к телу, могло бы не быть, но отношение, которое она имеет к Богу, настолько необходимо, что невозможно понять, как Бог мог
бы создать духа вне этой связи.
Очевидно, Бог может творить лишь ради себя самого; Он может
создать духов лишь для того, чтобы они познавали и любили Его;
Он не может
ни безусловно необходимою, ни неизбежною.
Здесь не место ссылаться на все авторитеты и на все доводы, заставляющие думать, что природе нашего духа более присуща связь с Богом, чем связь с телом; это повело бы нас слишком далеко. Чтобы раскрыть эту истину, необходимо разрушить главные основы языческой философии, объяснить бедственные последствия греха, опровергнуть то, что ложно называется опытом, и побороть предрассудки и иллюзии, возникающие под влиянием чувств. Само собою ясно, что слишком трудная задача для предисловия сделать эту
истину вполне понятною для большинства людей.
Однако не трудно будет доказать эту истину людям мыслящим, знакомым с истинною философией. Ибо им достаточно будет напомнить, что если воля Божия определяет природу каждой вещи, то душе по ее природе будет более присуща связь с Богом через познание истины и любовь к благу, чем связь с телом, потому что несомненно, как только что было сказано. Бог создал духов для того, чтобы они любили и познавали Его, а не для того, чтобы образовать телесную форму. Этот довод может сначала подействовать на умы просвещенные, остановить их внимание и затем убедить их;
но совершенно невозможно, чтобы когда-либо подобные рассуждения убедили тех людей, которым доступно лишь познание того, что подлежит чувствам: для них нужны доказательства грубые и наглядные, потому что все, что не производит какого-либо впечатления
на их чувства, кажется им неосновательным.
Грехопадение первого человека настолько уменьшило общение нашего духа с Богом, что оно ощущается лишь теми, чье сердце чисто и разум просвещен; а всем тем, кто слепо подчиняется суждениям чувств и движениям страстей, это общение кажется лишь
плодом воображения.'
Напротив, оно настолько усилило связь нашей души с нашим телом, что нам кажется, будто эти две части нас самих составляют лишь одну субстанцию; или, вернее, оно настолько подчинило нас
• Mens, quod поп sentit, nisi cum purissima et beatissima est, nulli cohaeret, nisi ipsi veritati, quae similitude et imago Patris, et sapientia dicitur Aug., lib. imp. de Gen. ad litt.
ПРЕДИСЛОВИЕ
35
нашим чувствам и страстям, что мы готовы думать, будто тело есть главная из тех двух частей, из которых мы состоим.
Если обратить внимание на различные занятия людей, то можно смело сделать вывод о том, что люди действительно такого плохого и низкого мнения о самих себе. Так как они все любят блаженство и совершенство своего существа, так как все усилия их направлены к тому, чтобы стать счастливее и совершеннее, то не вправе ли мы заключить, что они отдают предпочтение своему телу и телесным благам перед своим духом и духовными
Не работает ли громадное большинство с таким упорством и трудом лишь затем, чтобы поддержать свое жалкое существование и чтобы детям своим оставить кое-какие средства, необходимые для поддержания их тела.
Мы не видим также из развлечений и занятий людей, благодаря своему происхождению или удаче избавленных от этой необходимости, чтобы они считали свою душу более благородною частью своего существа. Охота, танцы, игра, пиры — вот их обычные занятия. Душа их, раба тела, страстно любит и ценит все эти развлечения, хотя они совершенно недостойны ее. Но так как тело этих людей имеет отношение ко всем чувственным предметам, то душа их не только раба тела, но через тело и из-за тела она раба также и всего чувственного. Ибо по телу своему они люди, связанные со своими родными, друзьями, со своим городом, своею службою и со всеми чувственными благами, сохранение которых кажется им столь же необходимым и важным, как и поддержание своего собственного существования. Поэтому их несравненно более волнует и занимает забота о своих благах, желание увеличить свой капитал и страсть к славе и величию, чем совершенствование своей души.
Сами ученые и те, которые хвалятся своим умом, проводят большую половину жизни в делах чисто плотских или таких, которые заставляют думать, что они своему здоровью, имуществу, известности придают больше значения, чем совершенствованию своего духа. Они занимаются наукою скорее для того, чтобы приобрести мнимое величие в глазах других людей, а не для того, чтобы сделать свой разум сильнее и обширнее; из своей головы они делают нечто вроде склада, который без всякого разбора и порядка наполняют всем, что носит характер учености; я хочу сказать, всем, что может показаться редким и необычайным и поразить других людей. Они тщеславятся тем, что уподобляются таким собраниям редкостей и древностей, которые не отличаются ни богатством, ни ценностью, но цена которых зависит лишь от прихоти, страсти или случая;
почти никогда не стремятся они сделать свой разум здравым и управлять движениями своего сердца.
36
Это не значит, однако, что люди совершенно не подозревают, что у них есть душа и что эта душа составляет главную часть их существа.' Тысячи раз и разум, и опыт убеждали их в том, что известность, богатство, сохранение здоровья на несколько лет не составляют весьма большого преимущества и что вообще все телесные блага и те блага, которые даются лишь через тело и ради тела, суть блага мнимые и преходящие. Люди знают, что лучше быть справедливым, чем богатым, рассудительным, чем ученым; лучше обладать острым и проницательным умом, чем телом подвижным и ловким. Эти истины не могут изгладиться из их духа, и люди неизбежно откроют их, если только захотят подумать о них. Гомер, например, восхваляющий своего героя за быстроту бега, мог бы заметить, если бы захотел, что эта похвала более приличествует лошадям и охотничьим собакам. Александр, столь прославляемый в истории за свои знаменитые разбои, иногда в глубине своей души испытывал те же укоры совести, что убийцы и грабители, и лесть окружавших его не заглушала их. И Цезарь при переходе через Рубикон не мог не осознать, что эти угрызения совести страшили его, когда он, наконец, решился принести в жертву честолюбию