Разыскания истины
Шрифт:
253
вало мышлению, я не буду спорить; но так как я уверен, что никто не познает иначе, как мышлением или внутренним чувством своей души, всего, что происходит в его духе, то я убежден также, что всякий, кто хочет рассуждать о природе души, должен вопрошать лишь это внутреннее чувство, которое непрестанно представляет его ему самому таким, каков он есть, а не воображать, вопреки своему собственному сознанию, что душа есть невидимый огонь, тонкий воздух, гармония или нечто подобное.
ГЛАВА II
I. Разум, будучи ограниченным, не может понять того, что имеет в себе нечто бесконечное. — II. Его ограниченность есть начало многих заблуждений. — III.
I. Прежде всего мы видим, что мышление человеческое очень ограничено; отсюда можно вывести два очень важных следствия:
во-первых, что душа не может познать в совершенстве бесконечного;
во-вторых, что она не может даже познавать отчетливо нескольких вещей разом. Ибо как кусок воска не может иметь одновременно бесчисленного множества различных фигур, так и душа не способна познать одновременно бесчисленного множества предметов; как кусок воска не может быть одновременно вполне четырехугольным и вполне круглым, но лишь наполовину четырехугольным и наполовину круглым, и чем больше у него будет различных фигур, тем менее они будут совершенны и отчетливы; так и душа не может созерцать (apercevoir) нескольких вещей разом, и ее мысли будут тем сбивчивее, чем их больше.
Наконец, как кусок воска с тысячью сторонами, каждая сторона которого имела бы особую фигуру, не был бы ни четырехугольным, ни круглым, ни овальным, и нельзя было бы сказать, какую бы он имел фигуру; — так случается иногда, что мы имеем такое множество различных мыслей, что нам кажется, мы ни о чем не думаем. Это бывает с теми, кто находится в обмороке. Жизненные духи, находясь в быстром беспорядочном движении в их мозгу, запечатлевают такое множество отпечатков в нем, что ни одного не запечатлевают настолько сильно, чтобы вызвать в разуме особое ощущение или отчетливую идею; и эти люди чувствуют такое множество вещей разом, что они ничего не чувствуют отчетливо;
вследствие чего им кажется, что они ничего не чувствуют.
Это не значит, чтобы люди не лишались иногда чувств по недостатку жизненных духов; но тогда душа имеет только чистые мысли, не оставляющие отпечатков в мозгу, и они не припоминаются, когда человек приходит в себя; вследствие чего нам кажется,
254
что мы не думали ни о чем. Я сказал это мимоходом с целью показать, как ошибочно заключать, будто душа не мыслит постоянно, из того, что иногда нам кажется, что мы не думаем ни о чем.
II. Все люди, немного размышлявшие над своими собственными мыслями, могли достаточно по опыту убедиться, что разум не может заниматься многими вещами разом, и еще более, что он не может постичь бесконечного. Однако я не знаю, в силу какой странности люди, которым это известно, больше занимаются размышлением над предметами бесконечными и над вопросами, требующими безграничной познавательной способности, чем над предметами, доступными их уму; и мы видим также множество людей, которые, желая все знать, занимаются одновременно столькими науками, что только сбивают с толку свой разум и делают его неспособным к какой-нибудь настоящей науке.
Сколько людей хотят понять бесконечную делимость материи;
понять, как возможно, что маленькая песчинка содержит в себе столько же частей, сколько вся земля, только пропорционально меньших! Сколько ставится вполне неразрешимых вопросов по этому предмету и по многим другим, заключающим в себе нечто бесконечное, решения которых люди хотят найти в своем разуме! Ими занимаются, занимаются со страстью, и достигают в конце концов лишь того, что пристращаются к какой-нибудь
Не смешно ли видеть людей, отрицающих бесконечную делимость материи только из-за того, что они не могут понять ее, хотя они хорошо понимают доказательства, подтверждающие ее; и это в то самое время, как на словах они признают, что разум человеческий не может познать бесконечного? Ибо доводы, показывающие, что материя делима до бесконечности, доказательны, как нельзя более;
и эти люди согласны с ними, когда рассматривают их со вниманием;
тем не менее, если им привести возражения, которых они не могут отклонить, то разум их отвращается от очевидности, которую они только что усмотрели, и они — начинают в ней сомневаться. Они чрезмерно занимаются возражением, которого не могут отклонить, выдумывают какое-нибудь пустое объяснение против доказательств бесконечной делимости материи и заключают, наконец, что они ошибались и все ошибаются в этом. Затем они хватаются за противоположное мнение; они защищают его всякими натяжками и разными нелепостями, которые не замедлит им доставить воображение. Впадают же они в эти заблуждения только потому, что они внутренне не убеждены, что разум человеческий ограничен, и что для того, чтобы быть убежденным в бесконечной делимости материи, разуму нет необходимости понимать ее; и все возражения, которые нельзя разрешить иначе, как понимая ее, суть возражения неопровержимые.
Если бы люди останавливались только на подобных вопросах, то нечего было бы очень беспокоиться об этом; так как если некоторые
255
и пристращаются к каким-нибудь заблуждениям, то это — заблуждения, не имеющие значения. Что касается остальных, то они не потеряли бы совершенно даром своего времени, размышляя о вещах, которых не могли понять; ибо они, по крайней мере, убедились в бессилии своего ума. Полезно, говорит один весьма здравомыслящий писатель', упражнять ум над такого рода тонкостями, чтобы смирить его самонадеянность и навсегда отнять у него смелость противопоставлять свое слабое знание истинам, предлагаемым ему Церковью, под предлогом, что он не может их понять. Ибо раз вся сила человеческого разума бессильна перед самым малым атомом материи и вынуждена признать, что разум видит ясно, что атом бесконечно делим, не будучи в состоянии понять, как это возможно, — то отказываться верить чудесным действиям всемогущества Божия, которое само по себе непостижимо, по той причине, что наш разум не может их понять, не значит ли явно грешить против рассудка?
III. Самое опасное следствие неведения или, вернее, нашего нежелания принимать во внимание ограниченность и слабость человеческого разума, а следовательно, его неспособность понять все, что имеет в себе что-либо бесконечное, это — ересь. Как мне кажется, в наше время особенно много людей, составляющих для себя особую теологию, которая основывается только на их собственном разуме и на природной слабости рассудка, так как в предметах, даже недоступных разуму, они хотят верить только тому, что они понимают.
Социниане не могут понять тайны Троичности и Воплощения:
этого им достаточно, чтобы не верить в них и даже отзываться с вольнодумством и надменностью о тех, кто верит в них, что это люди, рожденные для рабства. Кальвинист не может понять, как может плоть Иисуса Христа действительно пребывать в причастии на алтаре, в то время как Он на небесах, и отсюда, ему думается, он имеет основание заключить, что это невозможно, как будто он понимает в совершенстве, как далеко простирается могущество Божие.