Реактивный авантюрист. Книга первая. Обратная случайность. Книга вторая. Реактивный авантюрист

Бедрянец Александр

– Так, может, он не только Брамсом интересуется?

– Конечно. Неси что есть, он всё подряд возьмёт.

– Слушай, а может, он и на марки будет меняться? У него классные имеются.

– Наверно, будет. У него сейчас пластинки на первом месте.

– Ну, тогда я побежал за ними, пока он не передумал.

– Подожди, Юрка, если Брамс попадётся, то отдай мне. Я за него старую монету отдам.

– Ладно.

И я действительно вникал, вернее, пытался вникнуть в музыку. Изнывал перед проигрывателем, а для более полного погружения читал биографии композиторов и прочие сведения о музыкальной культуре. Но, увы, количество не перешло в качество. Чувство не пробудилось. Тем

не менее, усилия дали свои плоды, правда, в неожиданном направлении. Незаметно для себя я вовлёкся и стал коллекционером грампластинок и прочего в этой области. Сейчас в моей скромной коллекции около четырёх тысяч самых разных пластинок и дисков, не считая соответствующей проигрывающей аппаратуры.

Видимо из-за недоступности содержания, я увлёкся формой. То есть, пластинки я собираю примерно так, как филателисты собирают марки. Для меня оригинальный конверт имеет не меньшую ценность, чем вложенная в него пластинка. За многие годы я приобрёл некоторую известность среди подобных мне любителей, а их не так уж и мало. В связи с этим увлечением я поневоле стал музыкальным эрудитом. В моей памяти отложились имена авторов и исполнителей многих лет, а также их произведения. Всё это создало мне славу авторитетного меломана. Да, на слух я легко отличаю романс от баллады, Моцарта от Дебюсси, «Смоки» от «Бич Бойз», но досуг предпочитаю проводить в тишине.

Однако врать не буду. Я всё-таки не полный эстетический ноль в музыке. Есть произведения, в основном лёгкого жанра, и исполнители, которые мне нравятся. Правда, есть подозрение, что приятны они моему слуху не сами по себе, а по ассоциации. Ну, вот, представьте – приглашаешь девушку в кино и в полутьме зала как бы смотришь его. А потом как бы невзначай берёшь девушку за руку и гладишь её. Девушка от волнения деревенеет, и это волнение передаётся тебе. Выпучив глаза на экран, она сопит, но руки не отнимает, что без слов говорит о многом. Ногу, которую ты начинаешь поглаживать, она тоже не отдёргивает, что говорит о многом ещё больше. А в это время с экрана звучит песенка о медведях с глупейшим текстом.

Пройдёт время, лицо и имя девушки могут забыться, но память чувств сохранится, а песня, даже случайно связанная с этими чувствами, всегда будет звучать приятно для души.

Или, скажем, иной вариант. Все танцуют под модный шлягер, а в кустах, возле танцплощадки вам в это время бьют морду по полной программе. Вряд ли в будущем этот шлягер войдёт в число ваших любимых произведений. Скорее, наоборот.

Мой моральный облик возник из разных источников. Нравственные принципы сложились под влиянием улично-полузековских понятий, наставлений учителей, прочитанных книг, увещеваний бабушки Фроси и христианских заповедей, которыми меня потчевала бабушка Нюра, сестра бабушки Фроси. Она была грамотна и имела немало священных книг. Под её началом я выучил церковнославянский и некоторые тексты из Евангелия, а также, с её подачи, чуть ли не до шестого класса верил в бога и посещал церковь.

Тем не менее, мои принципы не являются строго христианскими. К некоторым правонарушениям я отношусь либерально и не люблю подставлять правую щёку хулиганам. Но некоторые общепринятые принципы соблюдаются мною пуритански строго.

Тем временем вдали показался Батайск. Родион Алексеевич продолжал:

– Что ещё? Моё положение в коллективе. Этакий середнячок. Вперёд не лез, но и в задних рядах не числился. В больших храбрецах не ходил, но и откровенным трусом не был. Честно говоря, иной раз случалось и дрейфить, но когда обстоятельства не оставляли выбора, то приходилось проявлять доблесть. Имея миролюбивый нрав, я первым никогда не задирался, но на сдачу не скупился.

Умел хранить секреты, что обеспечивало немало друзей, но дело не только в этом. Я считался своим пацаном, но несколько туповатым, из тех, до кого доходит как до жирафа или вообще не доходит. А простачков всегда любят больше, чем тех, кто умнее. Вот меня и любили за бесхитростность и неумение подставить ножку. С годами житейский опыт накапливался, я становился всё менее откровенным, и от былого недотёпы во мне почти ничего не осталось. Со стороны окружающих отношение ко мне тоже изменилось, причём во многих случаях в худшую сторону, а кое-кто и сейчас держит меня за мошенника или даже злодея.

Силушкой меня бог не обидел, но я ею не хвастал. Были ребята и поздоровее. Как и многие мои ровесники, уже лет в десять я уверенно управлялся с молотком, топором, пилой, стамеской и прочим инструментом, не говоря о сельхозорудиях. Ремонтировал велосипед и другие домашние предметы, включая электроприборы. А также грамотно управлялся с отцовой двустволкой, умел собирать её, чистить, набивать патроны, заряжать и прилично стрелять. Уникального в этом ничего не было, многие ребята обладали подобными умениями. Стыдно было не уметь.

Способность укрощать и приручать животных тоже не считалась чем-то выдающимся. Некоторые ребята тоже могли кое-что в этом деле, хотя мой диапазон был несколько шире. Один мой приятель, Вовка Ярко, умел ловко обращаться со свиньями. Впоследствии он стал удачливым вором свинокрадом. Свинья – чуткое животное с очень пронзительным визгом, слышным за километр. Украсть без шума поросёнка, чтобы он не пикнул, это целое искусство. Как-то раз я даже сходил с ним на дело, как вы понимаете, не из корысти, а из любопытства.

Впрочем, я и сам не считал своё умение чем-то особенным. Человек судит по себе, а потому я полагал, что и другие тоже на это способны, но не делают этого из лени, а чаще всего из-за банального страха перед животными. Тогда я ещё не знал, что страх имеет запах.

Вот, Вера Максимовна, можно сказать исходные данные в общем виде я вам изложил. Понимаю, что без описания конкретных случаев они мало дают, но мы, считай, приехали. По городу колесить я не хочу, а домой вам проще добраться на городском транспорте. На въезде в город высажу вас на остановке, да и двину к себе.

Когда они остановились, Вера Максимовна не стала вылезать из машины и спросила:

– У вас есть немного времени? Хотелось бы задать пару вопросов.

– Да ради бога!

– Вот эти ваши способности, они что, с возрастом исчезли?

– С чего бы? Нет. Всё при мне, куда им деваться? Применять особо не на чем. Образ жизни не тот.

– А, вот, скажите, как-то развивать эти способности вы пробовали?

– Вера Максимовна, похоже, вы плохо представляете то, о чём идёт речь. Качество либо проявляется, либо нет, развивать его невозможно. Ваш вопрос несколько нелеп, это как если бы вы спросили о возможности развития папиллярных узоров или формы ногтей. Куда и зачем?

Она не очень поняла логику ответа, но спросила:

– А вы не пробовали своё воздействие на людях?

Он помолчал, а затем она впервые услышала его негромкий смех:

– Вот вы о чём. Я понял. Нет, я не могу воздействовать на людей так же, как на животных. В этом плане человек отличается от животных сильнее, чем вы думаете. Сознание животных крайне примитивно и открыто. Моё воздействие только внешне кажется властью над ними, это скорее некий канал понимания. Общение идёт на низком уровне, уровне эмоций или чего-то близкого к ним. Я и сам не могу объяснить, как это происходит. Чувства и ощущения на логос непереводимы, их нельзя разумно объяснить.